– Ничего я не понимаю! На хрен мне нужна эта чертова операция?! У меня больше нет сил, как вы этого не можете понять?! Просто оставьте меня в покое! Если мне суждено скоро сдохнуть, пусть так и будет! – Я вылетел из кабинета, громко хлопнув дверью.

Почувствовав, как тошнота подступает к горлу, я направился на улицу, чтобы подышать свежим воздухом. Но не тут-то было. Прямо у выхода меня вырвало кровью. Проходивший мимо старик недовольно сморщился, а женщина, оказавшаяся в этот момент рядом со мной, закрыла своему ребенку глаза. Я презрительно окинул их взглядом, полным ненависти. Уроды.

Выбежав на улицу, я присел на лавку под большим деревом, тупо уставился на асфальт и стал наблюдать за движением теней от веток. Я прекрасно понимал, что операции мне не избежать. В меня вкачают огромную дозу снотворного и силой затащат на операционный стол.

Многие говорят: «У тебя такая офигенная жизнь, Маэль, у вас столько денег! У тебя есть все, о чем можно мечтать…». Только какой в этом смысл, если я не могу купить здоровье? Год за годом я страдаю от боли. Врачи, больницы, сильнодействующие лекарства, операции… С одной стороны, я уже давно к этому привык и воспринимаю все как должное. С другой… А что в этом хорошего? Что хорошего в том, что бо´льшую часть жизни я провожу в реанимациях?

Мне очень хотелось убежать от всего этого: от болезни, навязчивой заботы бабушки, несвободы.

– Маэль… – Одетт коснулась моего плеча – и я проснулся. Оглядевшись вокруг, я понял, что уснул прямо на лавке.

– Можно я с тобой посижу? – Она вручила мне стакан с кофе, я дрожащей рукой взял его, сонно и растерянно кивнув.

– Ты что, плакал?

Порой меня немного раздражало то, что она так со мной сюсюкается. Мне уже не пять лет.

– Нет, я просто отрубился. Забыла, что подняла меня в семь утра? – Я зевнул.

– Прости. Я хотела посоветоваться с тобой насчет зимних каникул… Ты бы не хотел куда-нибудь съездить на недельку?

– В смысле? У меня же типа операция.

– С операцией ничего не случится, если мы спокойно отдохнем неделю. Так ты быстрее восстановишься.

– Можно и поехать…

– Куда ты хочешь?

– Да мне все равно.

– Хорошо, давай ты подумаешь, а потом мне скажешь.

– Окей. – Я сорвал с дуба желудь и швырнул его в небольшой пруд, где плавали утки и лебеди. В детстве я любил смотреть на них, когда оставался тут на лечение. Они такие красивые и грациозные. Иногда я брал в столовке хлеб и приходил кормить их. Единственное развлечение в этом ужасном месте, которое отвлекало меня от тоски по семье.

Мои грустные размышления прервала Одетт.

– Не нервничай, все будет хорошо. Тебя вылечат, – сказала она, пытаясь подарить мне хоть маленький луч надежды.

Я нервно прикусил губу, думая о том, что совсем скоро меня снова положат на операционный стол.

– Когда меня начнут готовить к вскрытию?

– Маэль, какое еще…

– Ладно, ладно, я шучу. Когда меня начнут готовить к операции?

– На этой неделе. Сегодня мы поедем домой, а послезавтра вернемся. Если ты хочешь, чтобы я была тут с тобой, только скажи. – Она так крепко держала меня за руку, будто я могу упасть в любой момент.

– Нет, не нужно. Тут маленькие дети в одиночку лежат, а я в двадцать три с тобой буду…

– Хорошо, как скажешь. Но если что-нибудь понадобится…

– Я все понял. Ну что, поедем домой?

– Да, конечно.

Мы встали с лавки и направились к выходу.

Кэрри Блейк

Я сидела на полу около класса и пыталась поймать Wi-Fi. Странно, но я не встретила никого из моих однокурсников. Наверное, потому, что пришла на двадцать минут раньше. Редкость для меня. Мы переписывались с Тео, который рассказывал мне о своем новом университете и скандале с учителем.

Я заглянула в «Фейсбук». Вообще, из-за частых переписок с Тео я совсем его забросила, поэтому на меня сразу обрушилась лавина новых уведомлений.

Я стала привычно прокручивать ленту, чтобы узнать, как дела у моих друзей и знакомых.

Конечно, я заглянула на страничку к Маэлю. Оказалось, он готовился к серьезной операции на сердце и очень переживал.

Я решила написать ему, спросить, как дела, как он себя чувствует… Мне очень хотелось его поддержать, сказать, что все будет хорошо.

Маэль написал ответ буквально через минуту. Думаю, мое сообщение застало его врасплох.

Он старался выглядеть сильным и оптимистичным, но я все равно чувствовала его тоску и страх перед неизвестностью. Маэль будто предчувствовал, что должно случиться что-то плохое.

В ответ я отправила смайлик. Внезапно Маэль написал сам.

Он спросил это так, словно мы уже довольно долго общаемся.

Этот день можно было официально считать началом нашей дружбы. Зная о том, что Маэля готовят к операции, я старалась как можно реже говорить об этом и пыталась отвлечь его от плохих мыслей. За время нашего общения мы очень сблизились и многое узнали друг о друге. Мы переписывались почти каждый день. Он мог написать мне посреди ночи, и я отвечала. Что-то во всем этом заставляло меня грустить. Я будто предчувствовала, что это ненадолго. Словно какой-то временный жизненный урок, который нужно усвоить и продолжать жить дальше.

Состояние Маэля, запертого в стенах больницы и лишенного живого общения, ухудшалось с каждым днем. А мы продолжали разговаривать. Шли недели.

Он рассказал о том, что операция не гарантирует полного выздоровления. По-настоящему его могла спасти лишь пересадка сердца, которая сейчас невозможна из-за отсутствия донора. Эйнсворт постоянно шутил на эту тему, порой жаловался и ныл о том, что хочет скорее умереть. Я вправляла ему мозги, иногда жалела как маленького или шутила вместе с ним. Но я ни разу не услышала от него слов о том, что ему страшно. Я могла рассказывать ему о своих переживаниях и делиться своими радостями. Он всегда был таким смешным и веселым. Поддерживал меня, как и я его.