Джентльмен взял ее за руку и повел за собой — из церкви. Луна скрылась за облаками, и стало еще темнее. Викарий пожал нам руки, поклонился Мод — и ушел. Он быстро удалялся, на ходу снимая рясу — под ней было черное платье, — казалось, он сам задувает себя, как свечку. Миссис Крем повела нас к своему дому. Она шла впереди с фонарем, а мы плелись за ней, спотыкаясь на каждом шагу. Дверь в домике была такой низкой, что с Джентльмена сбило шляпу, когда он входил. Потом мы поднялись по скрипучей лестнице с покосившимися ступеньками — мы, со своими пышными юбками, еле пролезли, такая она была узкая, — и вышли на площадку не просторнее платяного шкафа. Там мы потолклись немного, причем Мод, неловко повернувшись, задела рукавом фонарь и подпалила плащ.

На площадке было две двери, ведущие в две крохотные комнатушки. В одной на полу поверх тюфяка лежал узкий соломенный матрац — для меня. Во второй стояли кровать побольше размером, кресло и шкаф — и это предназначалось для Джентльмена и Мод. Она вошла в комнатку, да так и застыла, глядя в пол и ничего вокруг словно не замечая. Комнату освещала одна-единственная свеча. На полу у кровати лежали сумки. Я подошла и одну за другой стала вынимать ее вещи, перекладывать в шкаф.

— Ой, какое чудное белье! — воскликнула миссис Крем.

Она стояла в дверях. Джентльмен встал рядом с ней и странно посмотрел на меня. Это ведь он сам когда-то учил меня, как обращаться с нижними юбками, но почему-то сейчас, глядя, как я вынимаю сорочки и чулки Мод, казался чуть ли не испуганным.

Он сказал:

— Пойду-ка покурю напоследок. Сью, вы все, что надо, подготовите?

Я не ответила. Они с миссис Крем спустились вниз, громыхая каблуками так, что стены и пол дрожали. Слышно было, как снаружи за окном чиркнула спичка.

Я посмотрела на Мод. Она все еще сжимала в руке ветку лунника. Вдруг, шагнув ко мне, скороговоркой выпалила:

— Если я позову потом, вы придете?

Я забрала у нее цветы, помогла снять плащ. И сказала:

— Не думайте об этом. Не успеете и глазом моргнуть — и все будет кончено.

Она схватила меня за рукав правой рукой, которая все еще была в перчатке. И взмолилась:

— Послушайте, я не шучу. Не важно, что он скажет. Если я вас позову, обещайте, что придете. Я вам заплачу.

Странно как она говорит. Пальцы ее дрожали, но она все сильнее сжимала мне запястье. Мысль о том, что она даст мне хотя бы грош, была невыносима.

Я сказала:

— Где ваши капли? Смотрите, тут вода, выпейте микстуру — и спокойно уснете.

— Усну? — Она засмеялась, но вовремя спохватилась. — Неужели вы полагаете, что я захочу спать в первую брачную ночь!

И наконец отпустила и даже оттолкнула мою руку. Я подошла к ней сзади и стала раздевать. Сняв с нее платье и корсет, я отвернулась и тихо напомнила:

— Под кроватью горшок. И еще стоит вымыть ноги, пока он не пришел.

Кажется, она послушалась. Я не смотрела в ее сторону, но слышала плеск воды. Потом я расчесала ее волосы. Зеркала, перед которым она привыкла стоять, тут не было, смотреться ей было не во что, и, присев на кровать — здесь не было ни столика, ни портрета, ни ночника, — она беспомощно огляделась вокруг.

Когда хлопнула входная дверь, она быстро легла на спину и натянула одеяло до подбородка. На фоне белой подушки лицо ее казалось смуглым, но я-то знала, что оно белое. Мы слышали, как Джентльмен и миссис Крем беседуют внизу в комнате. Голоса их были хорошо слышны. В полу каморки были щели, из них сочился слабый свет.

Я посмотрела на Мод. Она — на меня. Глаза ее были черны, а взор стеклянный. Я потупилась.

— Что вы все отворачиваетесь?! — спросила она шепотом.

Я повернулась к ней. Я ведь ничем не могла ей помочь, а у нее было такое ужасное лицо — передать нельзя. А Джентльмен внизу все говорил и говорил. Откуда-то подул ветерок и стал задувать свечу. Я зябко повела плечами. Мод смотрела на меня не отрываясь. Потом снова заговорила.

— Подите сюда, — попросила она.

Я покачала головой. Она повторила просьбу. Я снова покачала головой, но потом все-таки подошла — тихо так по скрипучим доскам, и она протянула ко мне руки, притянула к себе и поцеловала. Поцеловала нежными, солеными от слез губами, и я не удержалась и поцеловала ее в ответ, чувствуя, что сердце мое, застывшее в груди холодной ледышкой, оттаивает от жара ее губ.

А потом она сделала следующее. Обхватив меня за голову и крепко прижавшись ко мне губами, она взяла мою руку и провела ею сначала по груди, а потом потянула ее ниже — туда, где на одеяле образовалась ложбинка, — меж бедер. И стала тереть там, пальцы мои горели огнем.

Легкое, трепетное чувство, которое вызвал во мне ее поцелуй, сменилось теперь чем-то ужасным, похожим на страх. Я отстранилась и выдернула руку.

— Почему? — спросила она и опять потянулась ко мне. — Вы же делали так раньше, когда мы говорили про эту ночь? Неужели вы оставите меня с ним теперь, когда здесь — вот, вот и вот — на мне следы ваших поцелуев! Помогите мне, не бросайте меня!

Она снова вцепилась в меня.

— Вы меня бросили раньше. Сказали, это был сон. А сейчас — не сон. А жаль! Кто знает, может, лучше бы я это видела во сне и проснулась бы в «Терновнике».

Она выпустила мою руку и уткнулась лицом в подушку, а я стояла, заломив руки, и боялась — ее вида, ее слов, ее надрывного голоса. Боялась, что у нее случится истерика или обморок, боялась, черт меня побери, что она закричит во весь голос, и Джентльмен и миссис Крем узнают, что я ее поцеловала.

— Тише, тише, — говорила я. — Вы теперь замужняя дама. Теперь вы должны по-другому себя вести. Вы — жена. И должны...

Я умолкла. Она оторвала голову от подушки. Свет, идущий снизу, на секунду померк и стал перемещаться. Стало слышно, как Джентльмен, тяжко ступая, поднимается к нам по узкой лестнице. У самой двери он замедлил шаг и остановился. Может, решал, не постучать ли, как стучался в «Терновнике». В конце концов он нажал на щеколду, потянул дверь на себя и вошел.

— Вы готовы? — спросил.

Вместе с ним в комнату ворвался холодный ночной воздух. Я больше не произнесла ни слова — ни ему, ни ей. На нее я не смотрела. Ушла в свою комнату и легла на матрац. Лежала в полной темноте, как была, в платье и плаще, накрыв голову подушкой, и каждый раз, просыпаясь в ту ночь, слышала лишь, как возятся, шуршат в соломе невидимые крохотные существа.

Наутро Джентльмен, в одной рубашке и в жилете, вошел ко мне в комнату.

— Она ждет, когда вы ее оденете, — сказал он.

Он завтракал внизу. Мод принесли поднос. На тарелке лежали вареные яйца и почки — она это есть не стала. Тихо сидела в кресле у окна. Я сразу догадалась, что в ней произошла перемена. Лицо ее стало гладким, но вокруг глаз легли черные тени. Перчаток на руках не было. Поблескивало золотое кольцо. Она посмотрела на меня равнодушно, как на все сейчас — на тарелку с яйцами, на двор из окна, на платье, которое я подала ей, — странным, мягким, чуть отрешенным взором, и, когда я заговорила с ней, задала какой-то пустячный вопрос, она выслушала, помолчала, а потом отвечала, удивленно прислушиваясь к своим словам, словно все: и мой вопрос, и то, как она отвечает, да и сам звук ее голоса — было для нее неожиданностью.