привели в порядок телеграфный кабель № 254, связывавший Таллине Гельсингфорсом. Красным не о чем было разговаривать с Таллином, занятым немцами, и они кабель не использовали. Белофинские же телеграфисты, переодевшись в русскую форму, средь бела дня сделали себе ответвление от этого кабеля и установили прямую связь с немцами. Эта связь с Германией дублировалась через Стокгольм. До Брестского мира немцев особенно интересовал план отхода русских войск в случае германского наступления в Прибалтике. Белофинским агентам удалось узнать этот план, и 17 февраля он был сообщен германским представителям в Стокгольме.

Революционные власти подозревали телеграфистов в нелояльности и хотели назначить финских комиссаров на телеграфные станции. Телеграфные чиновники решительно воспротивились, угрожая забастовкой: они заявили, что телеграф в Финляндии — русское государственное учреждение, не подлежащее контролю финских властей. Против русских контролеров чиновники не возражали; им нечего было опасаться контролеров из русских солдат и матросов, не знавших ни финского, ни шведского языка. Сочувствовавшие белым телеграфисты задерживали телеграммы революционных органов, передавали секретные сведения Маннергейму и за границу, используя фальшивые подписи Сирола и других членов правительства.

Белые издавали в Гельсингфорсе нелегальную газету «Свободное слово» на финском и шведском языках, печатавшуюся на машинке; в тайной типографии печатались воззвания белофинского правительства, а также листовки с обвинениями против революционных властей, выпущенные будто бы «рабочими Таммерфорса». Для закупки оружия у русских солдат белые создали особую организацию с русским названием «Ермак». В переносе оружия участвовали и женщины из буржуазных кругов, прятавшие винтовки под длинными платьями, а пистолеты и патроны — в детских колясках.

Белофинны осуществили целый ряд диверсий, нанесших красным серьезный ущерб. В ночь на 7 марта в Гельсингфорсе был взорван пороховой погреб. Буржуазные агенты подкупили командира русского ледокола «Тармо»; 2 марта на ледокол под видом русского инженера прибыл не кто иной, как скрывавшийся в Гельсингфорсе глава белофинского правительства Свинхувуд, а также министр Я. Кастрен и группа белогвардейцев. На следующий день, когда ледокол был выведен из гавани и оказался в море, белофинны овладели им и привели в Таллин, откуда Свинхувуд выехал в Германию хлопотать о германской интервенции. 29 марта белофинны под видом рабочих и лоцманов проникли на русский ледокол «Волынец», капитан которого был подкуплен, и овладели и им (ледокол «Сампо» белофинны захватили хитростью еще накануне революции, 26 января) [51].

Серьезное содействие реакции оказывала и церковь. В армии Маннергейма было немало попов, внушавших солдатам, что они ведут справедливую войну. «Духовенство... поставляло самых непримиримых белых лидеров в гражданской войне», — пишет буржуазный историк. На территории красных церковникам приходилось действовать осторожнее. Здесь они не рисковали обращаться к рабочим с прямой контрреволюционной пропагандой, а призывали не нарушать заповедь «не убий». Выходило, что не нужно воевать против белых.

В этом же духе руководство союза христианских рабочих Финляндии в феврале призвало членов рабочих христианских обществ, состоящих в красной или белой гвардиях, немедленно выйти оттуда. В белой гвардии рабочих было мало, так что практически это был призыв к уходу рабочих из Красной гвардии.

Маннергейм знал, что духовенство ему сочувствует, и старался его использовать. В феврале у пастора в с. Падасйоки, на территории красных, было найдено предписание Маннергейма священникам объявить в церквах, что 3 февраля в 3 часа дня белые овладели Таммерфорсом. (Осуществить это на самом деле Маннергейм смог только через два месяца с лишком — после прибытия в Финляндию германских войск.) Фактически духовенство представляло собой агентуру контрреволюции; моральный дух белых оно старалось поднять, а моральный дух красных подорвать.

Иностранные консулы и отдельные иностранцы, принадлежавшие к эксплуататорским классам и находившиеся на территории, где победила революция, тоже, как правило, не соблюдали нейтралитет, а старались помочь белофиннам. Еще до начала гражданской войны некоторые иностранные консулы, злоупотребляя своим положением, хранили в зданиях консульств оружие шюцкоров. С началом войны все консулы вдруг ощутили необходимость посылать курьеров с каждым пароходом. В качестве курьеров отправлялись финские буржуа. Многие из них были таким образом переправлены в Швецию. Позже революционные власти пресекли эту практику. Персидскому консулу было, например, заявлено, что вряд ли интересы самой Персии требуют столь оживленных и срочных сношений с западными странами. Французский консул занялся скупкой в революционной Финляндии платины. В ряде консульств печатались контрреволюционные листовки. Некоторые иностранцы (например, группа иностранцев в Бьёрнеборге) занимались шпионажем в пользу белофиннов. Революционное правительство, не желавшее обострять отношений с другими государствами, ограничивалось высылкой шпионов.

Таким образом, все, что было контрреволюционного на территории страны, либо открыто, либо тайно вело борьбу против пролетарской власти. Но на защиту последней решительно встали рабочие и деревенская беднота революционной Финляндии. Свидетельством их воодушевления и готовности отстоять свою революцию явился необычайно быстрый рост Красной гвардии, хотя она первое время комплектовалась только из добровольцев. Как потом отмечали финские коммунисты в открытом письме Ленину 3 сентября 1918 г., если «во время революции в течение нескольких недель все же была создана Красная армия, достигающая приблизительно 75 000 человек, на территории, на которой проживала едва половина из трехмиллионного населения страны, в стране, в которой в течение 15 лет не было никакого своего войска и в которой в распоряжении рабочего класса не было почти лиц, получивших военное образование или вообще знакомых с военной техникой, то это, безусловно, явилось большим доказательством развития общих организаторских способностей рабочего класса».

В начале гражданской войны Красная гвардия испытывала нехватку вооружения, но вскоре благодаря помощи Советской России она имела его в достаточном количестве. Это было важным материальным условием для успешной защиты революции.

Самой слабой стороной финской Красной гвардии было отсутствие командиров, имеющих военную подготовку. Ее рядовой состав и подавно не имел такой подготовки, но в этом отношении не лучше обстояло дело и в белой армии. Поскольку финляндские граждане с начала столетия не призывались на военную службу, они не были знакомы с военным делом. Некоторое количество финляндцев служило в царской армии офицерами, и все они оказались, естественно, на стороне белых. Небольшое число русских командиров, добровольно вступивших в Красную гвардию, было каплей в море и совершенно не разрешало проблемы. Из-за отсутствия квалифицированных командиров не могло быть обычной для армии централизации: сведения рот в батальоны, батальонов в полки, полков в дивизии. Красная гвардия состояла в основном из огромного количества рот, которыми и приходилось руководить штабу.

Отсутствие у красногвардейцев военной подготовки и грамотных в военном отношении командиров было причиной многих элементарных ошибок. Не зная специфики армии, рабочие недооценивали важность единоначалия, военной дисциплины. Они перенесли в армию демократические методы из практики рабочих организаций. Командиров