внутри усыплен, мое тело выглядело… милым. Милым и беззащитным, безвольно раскинувшимся на кровати. Сквозь прореху в рубахе просвечивала белая кожа – мертвая вода заживила рану, оставленную деревянным стилетом.

– Может, все же попробуешь?

Волк только упрямо головой покачал, отводя взгляд:

– Я не справлюсь.

Я ощутила его страх, как свой собственный. Страх подвести и страх оказаться самым обычным человеком, утратившим благоволение духов. Страх потерять друга из-за своей нерешительности. Страх потерять себя, помогая другу.

– Это только твой выбор.

Мне было сложно это сказать – я как наяву видела смертный приговор, который себе подписываю. Но давить на волка было бесполезно: если он и рискнет обратиться к своему дару, то должен будет это сделать по собственной воле.

Утром я следовала за ним, желая наблюдать за объяснением с Василисой. Чем черт не шутит, может, я и сама с ней поговорить смогу? Но царицу мы так и не нашли. Служанки только вежливо кивали, заученно твердили, что царица занята, и спешили испариться в лабиринте коридоров. Последней каплей стала девушка в саду, завернувшая за высокий куст и сквозь землю провалившаяся. Мы сразу же рванули за ней, причем я – напрямик сквозь густые колючки, но разочарованно остановились. В тупике у частокола только березка тоненькими веточками покачивала.

Несолоно хлебавши вернулись в наши покои. За время нашего отсутствия служанки уже успели омыть мое тело и накормить его густой жижей. Тварь сопротивлялась – капли супа блестели даже на стенах. С затаенной тревогой я смотрела на нее, так небрежно обращавшуюся с моим телом, безжалостно выкручивающую запястья из веревок. Даже если волк сможет меня вернуть – а будет ли после твари куда возвращаться?

Но странные служанки оказались сильны и бережны, не позволяли твари вредить ни им, ни моему телу. Их нечеловечески сильные пальцы не оставляли синяков, но удерживали тварь на месте, и она могла только сверкать зеленоватым из-под полуприкрытых век да изредка шипеть.

Она ждала ночи.

Как только в окно заглянула округлившаяся луна, тварь легко разорвала путы и по-паучьи вскочила на кровати. На этот раз мои удары не причиняли ей вреда, словно она стала сильнее и теперь я для нее – назойливый комар. Она и отмахнулась от меня, как от комара.

Оставалось только злиться на собственное бессилие и молиться всем богам, чтобы тварь не добралась до волка. Молиться… а это идея!

– Отче наш, – тихо зашептала я, стараясь припомнить слова молитвы, – иже еси на небеси…

Тварь резко развернулась, уставилась на меня широко распахнутыми глазами, словно поверить не могла в мою наглость. Венец, чутко реагируя на нарушения запрета Яги, начал светиться, причиняя боль моему телу – и духу, засевшему в нем.

– Да святится имя Твое, да придет царство Твое, – уже уверенней и громче продолжила я, не отводя от твари торжествующего взгляда. Меня не волновало, что я путаю слова и перескакиваю через строки – в конце концов, разве молитва не должна исходить от сердца?

И что ты сделаешь, тварь? У меня нет тела, меня нельзя заткнуть или убить, я так и буду читать молитву, пока ты не взвоешь и не обессилишь от бешенства, пока не опустишься безвольным телом на пол с первыми лучами солнца.

– Хлеб наш насущный дай нам, прости долги наши, как и мы прощаем…

Тварь завизжала от боли, попробовав заглушить и перекричать меня. От резкого, расходящегося кругами вопля на пол свалился волк, зажимая уши и со стоном проклиная чуткий звериный слух. Я рассмеялась и продолжила, сама повышая голос:

– Как и мы прощаем должников наших! Не введи во искушение, но избавь от лукавого! И ныне, и присно, и во веки веков, аминь!

Последнее слово я выкрикнула уже в лицо твари – в свое лицо, искаженное такой темной и всепоглощающей злобой, что страшно становилось. Больше я ничего сказать не успела. Тварь закончила вопить и ударила меня. Скрюченные пальцы – мои пальцы – легко прошли насквозь, не задев, не ощутив сопротивления, а следом от когтей духа пришла боль. Боль огненной агонией прокатилась по сознанию. Какое говорить, я думать не могла! Мне казалось, что меня разорвали на несколько частей и, как только утихнет боль, они сами исчезнут, растают туманом.

После первого удара последовал еще один. И еще. И еще. Огонь пожирал меня, не успокаиваясь. В сознании огромными черными буквами горела только одна мысль: лишь бы это закончилось, как угодно, но пусть это закончится.

И оно закончилось. Следующий удар твари не достиг цели. Когда разум прояснился, а пелена боли перестала застилать зрение, я увидела впавшего в ярость волка. Он стоял, протянув к твари одну руку, тихо рычал слова на незнакомом языке, и мое тело, вернее, дух, захвативший его, подчинялся. Тварь сжималась, куталась в обрывки сарафана, пыталась заслониться от шамана руками. Совсем как вчера от царицы. Наконец, всхлипнув, тело с глухим стуком упало на пол, словно дух спешно покинул его.

Волк опустил руку и попытался отдышаться. В груди у него хрипело и клокотало, глаза налились кровью, губы тряслись, словно перед истерикой. Волк слепо нащупал за спиной лавку и тяжело опустился на нее, переводя дыхание.

– Кажется, получилось, – с трудом выдохнул он, все еще не в силах восстановить дыхание. – Теперь я знаю этого духа. Завтра ночью я изгоню его. – Он поднял на меня больные глаза, слабо улыбнулся. – Прости, я должен был раньше… Но теперь я знаю, что смогу, что точно тебя спасу.

Я с трудом приблизилась к нему. У меня не было тела, не было рук, но я коснулась волос волка, мыслью, эмоцией – неважно.

– Мы справимся.

– Да, – кивнул он, не открывая глаз. – Скажи, чтобы не будили, чтобы я не успел передумать. Я буду спать до заката.

Теперь уже моя очередь была сидеть в изножье кровати и без слов напевать колыбельную. Тело не шевелилось, словно дух уже навсегда покинул его, но я чувствовала, что он жаждет реванша всем своим яростным существом.

Служанки, сунувшиеся днем с плошками супа, ощутили мое присутствие. Стоило мне беззвучно зашипеть в их сторону, как они догадливо шагнули назад, за порог, унося никому не нужную еду.

Весь день я настороженно прислушивалась к дыханию волка. Как бы он сам, с непривычки, не стал жертвой для другой твари. Но спал он глубоко и спокойно.

На закате он открыл глаза, как по будильнику.

– Мне понравились твои колыбельные, – улыбнулся шаман, садясь на кровати. Я с легким недоумением всмотрелась в его лицо: мне упорно казалось, что