женскими половыми запахами. А испражняется нечисть холодцом. Которым мужей кормят. – Он качает головой: – Ладно я зимой женился, у меня насморк был, вот и не вынюхал… А что-нибудь странное в доме обнаруживал? Кости сухие, перья, пучком связанные, верёвки с узелками, отрубленные лапы куриные?

– Сразу и не вспомню. В буфете видел банку с опарышами, марлечкой прикрытую. Я подумал, тестю для рыбалки.

– Для рыбалки? – зло усмехается Агеев. – Это опарыши с трупа. На них Липатовы раковые опухоли готовят… Ещё вспоминай!

– Однажды на чердаке нашёл тетрадь всю исписанную, читал и ничего не понял. Вроде словами написано, а смысла нет. Ещё ночью на двор вышел и тёщу увидал. Она на корточках сидела и рыла под собой руками. Заметила меня, материться начала шёпотом. Я думал, она разозлилась, что я подсмотрел, как она мочится. А ещё, когда огород Липатовым вскапывал, нашёл два кошачьих хребта…

– В одной постели с Мариной спишь?

– Жизнью интимной раз в неделю живём, а ночуем всегда порознь. Она говорит, что со мной не высыпается. У меня отдельная кровать.

– Крошки в простыне находил? Тёмные такие и пахнут плесенью…

– Бывали, – задумывается Малышев.

– Это земля с кладбища. Плохо твоё дело. Погубят и тебя колдуны Липатовы, глаза отнимут.

– Как отнимут? – с испугом спрашивает Малышев.

– Как у меня, – вздыхает второй муж Агеев. – Я был здоровый человек, а меня эти Липатовы искалечили и высушили, хотели сделать обезьяной в жизни. За это и убить хотел жену свою, Марину Липатову. Убить хотел умышленно, никаких драк и ссор между нами не было. Липатовы глаза мои украли. Я до сих пор помню, как это было. Вначале, как и ты, холодец ел. А каким-то вечером смотрел телевизор, и что-то непонятное стало вливаться в моё тело. И так каждый день понемногу заполняло с пальцев ног, потом ноги, живот, грудь, руки. Я чувствовал, как оно медленно вытесняет то, что находилось в моём теле, и наполняет чем-то другим. Я даже ощущал духовную перепонку между собой и новой субстанцией. Ничего не мог поделать с этим. Через некоторое время у Липатовых в прихожей на стене вместо иконы появилось большое зеркало. Когда я поглядел в зеркало, у меня возникло такое ощущение, что вроде на меня из моих глаз смотрит кто-то чужой, и зрачки сделались красные, как на фотографии со вспышкой. Я, допустим, разговариваю в гараже или с женой, а сам чувствую, глаза сами в сторону уходят или по кругу начинают бегать. А липатовский холодец, он всё рос и меня настоящего вытеснял. Я в туалет по-большому схожу и понимаю, что собой, своим естеством сходил, себя выдавил, чтоб холодцу место освободить. И так жутко осознавать, что моё – это кожа снаружи, а остальное – вражеское. Однажды ночью я проснулся оттого, что невозможно стало. И такая боль: хоть застрелиться или голову об стенку расколотить. Я кричу, зову жену Марину, тесть прибежал и тёща, схватили меня и держат. А глаза точно кто-то изнутри пальцами выдавливает…

Слепой Агеев замолчал и опустил голову, вспоминая страшную ночь:

– А когда холодец глаза мои выдавил, я перестал видеть. Лишь слышал, как кто-то неизвестный к Липатовым пришёл и взял мои глаза. Он их себе вставил, и я тоже вдруг начал видеть из его головы. Я понял, так он себе душу заменил, чтобы среди людей жить. А я с того момента пустой сделался и слепой. И вроде как души у меня нет. Липатовы за мной для виду ухаживали, а на самом деле из меня дойную корову устроили для колдунов и бесов: те ко мне по ночам приходили энергию сосать. А меня уже не было, только эхо прежней личности. Так бы и сдох от истощения, но Липатовы не учли одного. Тот, кто мои глаза присвоил, сам того не желая, мне выход подсказал. Он бывал во многих страшных местах и в аду бывал, разное видел, а я вместе с ним. Так я узнал, как на время зрение вернуть. Надо двух кошек убить, вынуть у них глаза, сжечь и этой сажей из кошачьих глаз свои веки намазать. И всё увидишь. Но это временные кошачьи глаза…

Агеев вздрагивает, промаргивается и зряче смотрит на Малышева:

– Вот ты какой…

– Ты видишь меня? – удивляется Малышев.

– Сейчас да. Тот, кто носит мои глаза, заснул. Он так редко спит! Максимум час или два. Пока он спит, я вижу пространство перед собой. Сейчас тебя вижу. Эти его короткие сны, о которых Липатовы не подозревали, мне помогли. Я исхитрился, я тайно пищу прятал в карманы. А потом кошек прикармливал. Чтобы они ко мне привыкли и не боялись. Меня Липатовы на улице дышать воздухом оставляли. Кошек прикормил. Затем в один из снов спички на кухне украл. В другой раз, когда прозрел на час, закричал: “Кис, кис”, – кошки набежали, я двух задушил, глаза у них выковырял и на спичках сжёг, сажу завернул в бумажку и спрятал. А когда слепнул, то сажей веки мазал и всё видел, только в зелёном свете, а Липатовы об этом не догадывались. Ты, наверное, хребты тех самых кошек в огороде откопал.

Агеев зло сжимает кулаки, вспоминая прежнее.

– От того, кто с моими глазами ходит, я узнал, как убить колдунов Липатовых. Выведал случайно, он прогляделся, а я увидел и запомнил. Нужен нож специальный! Нечисть вообще ножей боится. У меня в доме кругом ножи. Они повсюду, только скрытые. Ими и защищаюсь от колдунов. Под порогом нож остриём вверх забит, чтобы не пришли за мной Липатовы. В каждом окне по ножу приспособил – посередине и лезвием вниз. В дымоход вставил нож, в отдушины. Ни бес, ни колдун не пролезет…

– Одолжи мне на время твой нож против колдунов, – просит Малышев.

– Нету, – печалится Агеев. – Отобрали. Да и не мог бы я тебе его сейчас отдать. Ты же к вечеру пришёл. А после захода солнца нельзя давать острое.

– А сам говоришь, что дома у тебя полно ножей, – обижается на жадность Малышев.

– Так эти ножи не помогут! – с досадой восклицает Агеев. – Они же обычные, магазинные. На колдуна нужен нож с перекрёстка трёх дорог. Он вырастает в земле на первую ночь новолуния. Я кошачьей сажей веки мазал и тайно по ночам ходил перекрёсток искать. Нашёл ближний, достал из земли нож. А воспользоваться толком и не сумел! – Агеев с досадой бьёт рукой по столу. – Дурак я, за женой погнался, а надо было тестя с тёщей первыми резать! И нарисованные сажей глаза подвели.