Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Про Ария Давыдовича можно сказать, что писателей он видел в гробу. Ему даже записные остряки совет давали: мол, пора, пора вам, дорогой, засесть за мемуары с таким же названием. Но Арий Давыдович изящно парировал: «Сесть мы всегда успеем!»
Без него писатели не могли обойтись уже после окончания своей повседневной жизни. От Ротницкого зависело, по какому разряду похоронят писателя: как «выдающегося», то есть на Новодевичьем (тогда оно еще не было так заселено, как нынче, когда каждые два квадратных метра на вес золота), или «видного», значит, на Ваганьковском или Кунцевском, а то и вовсе на Пятницком. В каком зале ЦДЛ будет прощание, с прессой или нет, сколько венков и автобусов, уровень поминок, надгробие и т. д. С Арием Давыдовичем все старались дружить – пригодится! И потому ни у кого не нашлось смелости спросить его в лоб: правда ли, что он участвовал в похоронах Льва Толстого в Ясной Поляне? Еще обидится!
А ведь он бывал в Ясной Поляне и не как турист, а в гостях у живого Льва Николаевича, о чем написал воспоминания. В 1907 году Ротницкий привез на экскурсию в усадьбу Толстого 800 тульских детишек, которые с удовольствием отдыхали, пили чай, а Лев Николаевич «сам завязывал им бантики, показывал им разные гимнастические упражнения, проделав их с детьми сам, и всё время дружелюбно и с любовью разговаривал»{221}. В истории тульской земли он остался как видный педагог, организатор создания детской библиотеки, детских садов и летних лагерей и клубов. В общем, золотой человек. Большой опыт общения с ребятишками, очевидно, помог ему почти полвека управляться с писателями, которые тоже нередко ведут себя как дети.
Но хоронить литераторов он стал не сразу – поначалу они были еще слишком молоды. На Первом съезде советских писателей в 1934 году Ротницкий следил, «чтобы все, что отпускалось писателям, попадало в котел, и чтоб их кормили хорошо, чтобы считались с их вкусами, чтобы выполняли их заказы, чтобы не кормили посторонних»{222}. Это правильно – посторонних всегда хватает, и откуда они только берутся! Благодарность писательской общественности оказалась настолько широкой, что едва поместилась в два альбома с автографами участников съезда, хранящимися ныне в Российском государственном архиве литературы и искусства (РГАЛИ). А сам Арий Давыдович также удостоился официальной благодарности от Союза писателей от 3 сентября 1934 года за «образцовую отличную работу на съезде писателей по питанию делегатов». Ему также выдали путевку в дом отдыха и «лимит на 300 рублей»{223}.
Арий Давыдович получал истинное удовольствие от своей профессии. Жалея, что ему не пришлось хоронить Александра Сергеевича Пушкина, он приложил все силы, чтобы в 1963 году перезахоронить его сына Александра Александровича{224}. Кроме того, Ротницкий составил подробный реестр с указанием могил и кладбищ, где покоились писатели. Многие из них могли бы добрым словом вспомнить Ария Давыдовича, да вот незадача: специфика его работы была такова, что услышать благодарность было уже не от кого, разве что от «родных и близких». Хотя его «клиенты» могли прийти к нему и во сне, как в знаменитой пушкинской повести.
Вероятно, он был счастливым человеком – утром спешил на любимую работу, вечером легкой походкой шел домой. Не знаем только, успевал ли он при этом перевыполнять план и участвовать в социалистическом соревновании с другими союзами – художников, композиторов, архитекторов.
23 ноября 1974 года Александр Гладков отметил в дневнике, как встретил в Книжной лавке писателя на Кузнецкому Мосту «славного старикана» Ария Давыдовича: «Ему очень много лет, и он плохо слышит… Когда умер отец, я попросил его помочь мне организовать похороны. В Литфонде это было его специальностью (наряду с подпиской на газеты). Он все очень хорошо организовал, приехал сам в крематорий, нес с другими гроб от автобуса в зал крематория и когда родные прощались с умершим, вытер со щеки несколько слезинок»{225}.
А ведь Ротницкий знать не знал отца Гладкова – бывшего градоначальника города Мурома, но и для него нашлась слезинка-другая. Нам интересна еще одна обязанность Ротницкого – подписка на газеты для членов Союза писателей. Кажется, как это вообще согласуется с его основной «специальностью». Но ведь совместимо: кто еще кроме педантичного Ария Давыдовича мог быстро и в уме составить список всех писателей, пребывающих в наличии?
Арий Давыдович напоминал некоторым придирчивым литераторам вампира на пенсии – с седой бородкой, упитанный и лысый с розовым цветом лица. Человек без возраста, таким только и хоронить других. О своей работе он отзывался так: «Когда я приходил в дом, мне бросались на шею, как к своему родному, и плакали, потому что считали меня своим человеком везде. Когда я появлялся, все успокаивались»{226}. Не случайно про Ротницкого ходил анекдот:
– Арий Давыдович, а когда вы уйдете на пенсию, сможет ли новый человек справиться с таким непосильным делом?
– Не знаю, мой дорогой, если увлечется, то справится, – отвечал «славный старикан».
Ряд потенциальных клиентов Ария Давыдовича приписывали ему цепкий профессиональный взгляд гробовщика. Якобы, посещая в больнице своего будущего клиента – долго и тяжело болеющего писателя, он сразу прикидывал в голове необходимые размеры. Поэт Николай Старшинов запомнил Ария Давыдовича всегда одетым, как говорится, с иголочки, чисто выбритым и прекрасно подстриженным. Ничего не поделаешь – положение обязывало!
Николай Старшинов также утверждает, что, когда Арий Давыдович смотрел на кого-то из писателей, особенно старшего поколения, у него шевелились пальцы, будто у бухгалтера, что считает на счетах. Литераторы заискивали перед ним, не стесняясь комплиментов: «Дорогой Арий Давыдович, дни мои уже сочтены. Что поделать – скоро и мне придется, вероятно, переселяться в мир иной. Вот я и хочу обратиться к вам с просьбой, выхлопотать для меня подходящее местечко на Ваганьковском». Ротницкий отвечал: «Готов сделать для вас все, что в моих силах. Но они не безграничны. Я вынужден сказать, что на Ваганьковское вы не тянете. Никак не потянете!.. – Голос его теплел, в глазах загорались сатанинские огоньки: – Я для вас, дорогой, как для старого и уважаемого друга, уже подыскал очень уютный уголок на Пятницком. Клянусь вам – очень уютный и почетный! Лучшего не найти!»{227}
Думая о