– Тридцать семь недель, – уточнил он сроки. – А по размеру головы – тридцать восемь. По вашим подсчетам, какой у вас срок? – обратился он к Маше.

– Тридцать шесть с половиной, – ответила та.

– Ну и точность, – засмеялся врач. – Тридцать семь. Значит, просто голова большая. Умный будет.

– А кто будет-то? – с надеждой спросила Маша. – Не видно там?

– Не, не видно. Да вам уж недолго ждать, скоро узнаете.

Обратный путь уже не показался Маше таким мучительно-стыдным, а в закуток за стеклянной стенкой она вошла, как домой. Крики рожающих больше не казались такими ужасными – а может, днем их просто было меньше. Ее ждала Вера Федоровна с обедом, а Лены не было. На вопрос Маши, где же соседка, Вера Федоровна засмеялась:

– Где-где… Все вы там будете. Рожать пошла.

– Вера Федоровна, – вдруг вырвалось у Маши, – у меня пуповина на шее. Вы меня возьмете к себе, хорошо?

Та окинула ее внимательным взглядом.

– Ладно, чего ж не взять. Ты не волнуйся, пуповина у половины детей на шее, и ничего.

– Но вы возьмите меня, я хочу с вами рожать.

– Договорились, иди ложись, – и Вера Федоровна исчезла.

Маша легла, попыталась устроиться поудобнее и подремать, но сон не шел. Она тяжело ворочалась с боку на бок, то тут, то там болело, почему-то начали мерзнуть ноги. «Господи, – думала Маша, – ну хоть бы кончилось все это поскорее, хоть бы рожать уж начать, что ли, или в патологию уж бы перевели. Впрочем, когда-нибудь все кончится, деваться некуда, надо терпеть».

Мысли были нечеткими, какими-то муторными. Наверное, Маша все-таки задремала, потому что вдруг оказалось, что около кровати уже стоит Татьяна Ивановна.

– Ну, здравствуй, красавица. Ты тут что делаешь-то?

– Я? – Маша постепенно приходила в себя. – Ой, Татьяна Ивановна! Здравствуйте! А мне вчера нехорошо стало, я испугалась, решила прийти. У меня уже пробка отошла, и воды капали…

– Ну и хорошо, – улыбнулась ей Татьяна Ивановна. – Значит, будем рожать. Готовься, я сейчас всех обойду, вернусь и посмотрю тебя как следует.

Немного погодя она действительно вернулась в сопровождении медсестры, которая несла какие-то инструменты и белый эмалированный лоток.

Татьяна Ивановна заставила Машу сесть на постели с поднятыми коленками, ловко подсунула под нее лоток, надела резиновые перчатки и что-то такое стала делать у Маши внутри. Больно не было, Маша чувствовала только холод металла, и вдруг хлынул поток – Маше показалось именно так – горячей жидкости, зажурчал в лотке, а довольная Татьяна Ивановна поднялась и стала снимать перчатки.

– Воды светлые, все в порядке, даже раскрытие началось, где-то полпальца. Мариночка, переведи женщину в предродилку и начинайте готовить.

– Ой, – спохватилась Маша, – а мне вчера… ну… клизму не сделали – думали, обойдется.

– Хорошо, что сказала, умница. Марин, проводи ее вниз, пусть все сделают, и постель ей подготовь. Все, девочки, меня ждут.

Татьяна Ивановна ушла. Медсестра Марина помогла Маше подняться на ноги, свернула ее постель скаткой и скинула на пол.

– Пошли, я тебя пока в приемное отведу, а вернешься – тогда и в предварительную положим. – Поглядев вслед Татьяне Ивановне, Марина укоризненно покачала головой и доверительно прошептала Маше:

– Вот так всегда, как дежурит, так в ее смену чуть не тридцать родов идет, носится всю ночь, как бешеная. Все хотят с ней рожать.

Снова коридор, лифт, темные проходы и уже знакомый приемный покой. Там сидела другая акушерка, тоже пожилая и с виду ничуть не добрее вчерашней.

Марина передала ей Машу с указаниями, что нужно делать, и убежала. Тетка проворчала что-то на тему, что у нее и без того полно работы, но стала наполнять водой здоровую кружку.

– Иди, ложись вон, – указала она на узкую коечку, накрытую клеенкой, над которой высился штатив. – Бери наконечник, засовывай в себя как можно глубже.

Маша покорилась. Когда она справилась с задачей, тетка установила кружку в штатив, что-то подсоединила и открыла краник.

Маша взвыла. Любой взвоет, если в него зальют литра два холодной воды, а Маше и до того было не по себе. Выдрав из себя наконечник, она бегом – как только позволяло пузо – кинулась в закуток, где стоял унитаз, мечтая только об одном – как бы не родить прямо на месте.

Тетка проводила ее мрачным взглядом и пошла заниматься другими жертвами – в приемном, ожидая своей очереди, сидели, держась за живот и постанывая, еще две совсем молодые женщины.

– Нечего стонать, – прикрикнула на них тетка. – Первородки. Терпите, вам не скоро еще. – Она не спеша заполняла медкарты.

Маша выползла из туалета, пытаясь держаться за все участки тела сразу, и рухнула на стул.

– Ну, все? – мрачно спросила ее акушерка. Маша кивнула. – Подождешь немного, я счас вот еще девочек оформлю, всех вместе вас отведу.

Это был не вопрос, а приказ. Маша снова кивнула, ей казалось, если она раскроет рот, то тутже и родит. Она несколько раз глубоко вдохнула, осторожно пошевелилась – нет, вроде отпускает…

– Кстати, – вдруг вспомнила она, – раз я все равно тут сижу, дайте мне, пожалуйста, другой халат, этот жутко рваный.

– Можно подумать, – фыркнула тетка, – другой лучше будет. Мне не жалко, я дам.

Она кинула Маше другой комплект, который и вправду был ничуть не лучше. Но все-таки дырки там были в других местах, и Маше удалось наконец придать себе почти приличный вид – по крайней мере, сквозных дыр не зияло.

Ждать было еще довольно долго – тетка с оформлением не торопилась. Маша рассматривала новеньких, чувствуя себя по сравнению с ними бывалым аборигеном. Одна девочка была очень красивой, совсем молоденькая, с длинной черной косой. Она громко стонала, закусив губу, и с трудом отвечала на теткины вопросы, вызывая у той законное раздражение. Другая, сжавшись в комочек, испуганно смотрела на происходящее и явно старалась сдерживаться от стонов.

Маше захотелось хоть как-то их поддержать – ведь они-то тут первый раз, постоять за себя толком не могут, ничего не знают, и больно, и страшно… Она подошла поближе и тихонько заговорила с той, которая молчала – что, да давно ли схватки, да сильно ли болит – обычный бабский разговор, но, честное слово, от этого, бывает, становится легче.

Тетка мрачно покосилась на Машу, но промолчала. Закончив опрашивать красотку, она поманила к себе тихую девочку и повела ее сдавать кровь и делать прочие процедуры.

Стоны оставшейся девушки перешли в тихое подвывание. Она согнулась пополам, держась за живот, коса моталась по полу. Маша подсела к ней, стала что-то говорить, просто чтобы та отвлеклась. Девушка смотрела на нее полубезумными глазами, как загнанный дикий зверь.