Таня забрала детей к себе сразу, как только меня увезли на скорой. Они были в страшном шоке – рыдали не переставая, спрашивали, где мама. Она им объяснила, что мама скоро поправится и вернется, так что дети хотя бы пришли в себя. У Тани огромный дом, и Артем с Яной чувствовали себя там как принц с принцессой: успокоились, разыгрались, перестали плакать. Но вот одежды и каких-то необходимых вещей у них с собой не было – Таня забрала детей как есть, было не до сборов. Девочки попросили Андрея привезти нужные вещи. На удивление, он согласился. Приехал. Дети радостно выбежали в нему:

«Папа, оставайся, тут такой большой дом, тебе Таня даст комнату, мы будем вместе!». «Конечно, оставайся, детям так будет лучше», – согласилась Таня. Но Андрей отказался, в ответ предложив их забрать с собой – туда, где его ждала любовница со своей дочерью. Конечно, Таня не согласилась, да и Андрей не настаивал. Развернулся и уехал. И слава богу. Иначе бы мне пришлось еще им психолога искать: воющую от боли мать увозят в больницу, а папа приводит их к другой тете. Для меня не странно, что он не хотел приехать домой и жить с детьми там или остаться с ними у моей подруги. Нет, он хотел сделать так, как удобнее ему. Впрочем, как обычно.

После этого я начала себя ловить на мысли, что когда кто-то говорил фразу: «Да он вернется», – меня это стало раздражать. Есть, наверное, в жизни точка невозврата. Он год жил на две семьи, и я все чего-то ждала, во что-то верила. По дороге домой из больницы я, наконец, поняла, что началась моя новая жизнь, без Андрея. Других доказательств, что уже пора разорвать наши отношения навсегда, – мне было больше не надо.

Через десять дней после выписки из больницы Андрей пришел, чтобы подарить Яне подарок ко дню рождения, демонстративно подчеркнув, что покупал его без меня. Я никак не отреагировала на этот выпад и очень спокойно попросила перевести на меня парковку. Он отказался. Я снова попросила – я не могла ставить машину около дома, потому что все было оформлено на него. Не говоря ни слова больше, он меня ударил. Я отлетела метров на пять – до сих пор не понимаю, как у меня не разошлись швы. От боли, обиды и унижения я заплакала. Он почти сразу ушел.

Я тогда его пожалела, если бы я вызвала полицию, то это поставило бы крест на его футбольной карьере на всю оставшуюся жизнь. А вот почему я его пожалела после такого, я не знаю.

К тому моменту было понятно, что Андрей, скорее всего, вернется в Питер. С «Арсеналом» дела были совсем плохи. Он не попадал даже в заявку, даже на лавке в числе запасных для Андрея места уже не было. При этом он сам отягощал ситуацию, не показывая тренеру рвения и желания работать. Я пыталась еще по старой памяти донести до него, что он так добьется только того, что футбол совсем уйдет из его жизни: «Ты приезжаешь на базу самый последний, уезжаешь с тренировки первым. На стадион не ходишь. Как на это должны реагировать в клубе, по-твоему? Ты делаешь все, чтобы футбола для тебя дальше не было. Если ты любишь свое дело, то почему же так наплевательски к нему относишься? Или ты готов воспринимать футбол в своей жизни, только если играешь в «Барселоне» и всегда Лигу Чемпионов выигрываешь?»

Андрей мог бы продолжить играть в другом клубе, но для этого надо было перестать вести себя как капризное дитя, он должен был собраться и работать, показывая свое желание играть. Он мог сделать это, но «ночная кукушка дневную перекукует». Раньше Андрей всегда советовался со мной по всем футбольным вопросам и мы принимали решение вместе, исходя из того, что будет лучше для него. Мои советы больше не были нужны. Теперь в жизни Андрея была другая женщина, но в семье спортсмена не может быть двух эгоистов. Карьера слишком стремительна и может закончиться в любой момент, поэтому я всегда понимала, что решения, направленные на ее продолжение, важнее моих амбиций и желаний, тем более, что это важно для всей семьи. Мне кажется, там под него никто не подстроился. Его тянули туда, куда было выгоднее не ему как человеку творческому, а просто из меркантильных соображений и соображений удобства. Как я понимаю, его любовница настояла на возвращении в «Зенит», а Андрей поплыл по пути наименьшего сопротивления. Я же собиралась остаться в Лондоне с детьми. Мы договорились об этом, и его видимо мучил тот факт, что ему больше не над кем будет командовать, что время его диктатуры заканчивалось, а насилие – последний метод воздействия.

Оказалось, что я зря радовалась нашей договоренности. Андрей «передумал» и решил, что мы должны переехать вслед за ним. Он не понимал слов, не слушал меня, когда я спрашивала, зачем мы поедем туда, если он живет с другой женщиной и мы уже давно разошлись. Он мне ничего не объяснял. Я просто должна была подчиниться.

Сегодня я могу сказать одно: если попадаешь в такую ситуацию, как у меня, надо бежать сразу. Пластырь всегда легче отрывать молниеносно, чем выдергивать по одному волоску. Мне не надо было пытаться выстраивать отношения заново. Не надо было давать хотя бы один шанс довести ситуацию до этого. В тот момент я уже это понимала, так что сказала, что мне ничего не надо, мы просто должны, наконец, расстаться.

Тогда снова вмешались мои друзья. Они встретились с Андреем и привели кучу доводов, почему детям надо остаться в Лондоне: что они тут учатся, что они любят этот город. «У меня нет на это денег», – ответил Андрей. «А сколько ты готов давать на детей?», – спросила его Таня. «Вот столько-то. Но ты же знаешь, что этого не хватит», – сказал он моей подруге. «А ты у Юли спрашивал?»

Когда он ко мне приехал, я согласилась на ту сумму алиментов, которые он предложил. Мне было все равно, насколько маленькой будет наша квартира, в чем придется себя ограничить, – это просто должно было закончиться. Андрей же изобретал кучу причин, почему мы должны вернуться, как ему важно, чтобы дети были рядом. Отговорки, просто отговорки. На сегодняшний день он не видел своих детей два года и даже ни разу не спросил, где, как и на что они живут. Это было лишь желание, чтобы я переехала и продолжала существовать под его надзором. Он очень боялся, что у меня может начаться другая жизнь. Без него. Более яркая. Более интересная. Хотя бы более свободная. Больше он не отвечал на звонки моих друзей. Мне же заблокировал карточку, узнав, что я посмела выйти в ресторан поздравить свою подругу с днем рождения. За последний год это был первый и единственный раз, когда я вышла куда-то в люди. «Меньше по ресторанам надо ходить», – сказал он мне. Тотальный контроль во всем. И в Питере, как я понимала, было бы только хуже. Что я буду там делать? Достраивать дом для его новой семьи и чужих детей? Я знала, что его подруга уже собирается там жить и страшно бесится, что ремонт не одобрен ею – чертежи и макеты все еще присылали мне, ее он тоже ставил перед фактом, что интерьер будет таким или этаким. А где мы с детьми будем жить? В старой квартире? Так она ровно напротив базы «Зенита», дом недалеко. То есть мы снова будем нос к носу. Все как в Лондоне, только это еще и город, в котором тебя знает каждая собака.

Решение было принято после школьного спектакля Яны. Андрей приехал раньше и попросил меня сесть в машину, чтобы поговорить. По сути разговора не получилось. Он накинулся на меня, практически разрывая одежду, а сил говорить «нет», находясь рядом с ним, у меня пока еще не было. В глубине души, сидя дома или разговаривая с друзьями, я понимала, что нашим отношениям конец, но рядом с ним я попадала под его влияние тут же и беспрекословно ему подчинялась, ненавидя себя потом за это. За нашу близость.