— Тебе в чай мяту положить? — возвращает меня на землю голос подруги.

— Э… Давай, — соглашаюсь я, смиренно опускаясь на стул. — Я только один кусок пирога съем и тоже пойду помогать.

В итоге съедаю три и вместе с Эльсиной выхожу во двор. Обжорство не прощает: Карим к этому времени закончил колоть дрова и, приставив лестницу к банному срубу, что-то поправляет на крыше.

— Встала? — широко улыбается он, завидев меня.

Не нахожусь с ответом, потому что неожиданно им любуюсь. Я же привыкла видеть Карима в образе бизнесмена: причёска — волос к волоску, модные брюки, рубашки. А в потёртых джинсах с дырой на колене, в промокшей от пота футболке и с покрасневшими от солнца щеками он другой. Может, пироги так на меня действуют или общая атмосфера, но вдруг так сильно хочется прижаться к нему и обнять. Без всякого сексуального подтекста даже, а просто потому, что он такой… милый и родной.

Кивнув, я подхожу к нему.

— Помочь?

— Я уже закончил. — С этими словами Карим спрыгивает на землю и, стерев со лба пот, указывает в сторону небольшого деревянного сооружения. — Пойдём, цыплят покажу.

Если бы от умиления можно было лопнуть, мои внутренности уже украшали бы стены сарая, пахнущего травой и куриным помётом. Карим был прав: цыплята — это просто концентрированное ми-ми-ми.

— Какой он мягкий, — повизгиваю я, аккуратно придерживая тёплую тушку ладонями. — Прямо как брелок на ключи! И сердечко так колотится. Это потому, что он меня боится?

— У них у всех так колотится, — говорит Карим, с улыбкой наблюдая за мной. — Но боится, скорее всего, тоже.

Птенчика становится жалко, и под пристальным взглядом недовольной мамаши-курицы я выпускаю его к братьям и сёстрам.

— Значит, сюда ты заманивал ничего не подозревающих девочек, Исхаков? — Выпрямившись, я втыкаю кулаки в бока. — Колись, заглядывал им под юбки?

Вместо ответа Карим перехватывает моё запястье и тянет к себе. Я этого ждала, поэтому с готовностью обнимаю его шею.

— Фу-у! — шутливо морщу нос. — Ты мокрый и липкий!

— Главное, что не вонючий, — усмехается Карим, сплетая руки в замок на моей талии. — Ну и как тебе деревня, Вася?

— Классно, — совершенно искренне отвечаю я. — Я тоже когда-нибудь хочу завести цыплят.

— Хочешь свой дом?

Этот вопрос почему-то повергает в смущение, как и то, что Карим внимательно на меня смотрит. Поэтому я предпочитаю куснуть его за подбородок, чтобы перевести разговор в шутку.

— Ну а как знать. Всё может быть.

Из Мингера мы уезжаем с огромными пакетами пирогов. Эльсина пыталась отказаться, дескать, нам не надо, но я вовремя её ногой лягнула. Если ей не нужно — я заберу и Таню угощу. А то она скоро заблеет на своей тушёной капусте.

— Ты сначала меня закинешь или Василину? — спрашивает Эльсина, когда мы въезжаем в город.

Я отворачиваюсь к окну, делая вид, что увлечена разглядыванием пыльных дорожных ограждений и происходящее меня не касается. Но не дай бог, Карим скажет, что высадит меня первой — сядет на месячный секс-детокс.

— Тебя, — отвечает Карим и с усмешкой косится в мою сторону. — Мне минимум три ходки нужно будет сделать, чтобы Васины пироги поднять.

Я показываю ему язык и довольно ёрзаю в кресле. До утра понедельника, когда Карим снова превратится в строгого буку, остаётся ещё несколько часов, которые я собираюсь провести с пользой.

— Значит, домой меня везёшь? — невинно улыбаюсь я, когда Эльсина, махнув рукой, скрывается за подъездной дверью.

— Конечно, — ухмыляется Карим, трогая машину с места. — А то потом скажешь, что из-за меня на работу проспала.

В другой раз я, может быть, на него зарычала бы, но сейчас пребываю в слишком благостном настроении. Классные получились выходные. Тёплые такие, семейные. И всё потому, что Карим меня с собой позвал.

— Вези, конечно, Исхаков, — ласково пропеваю я и, свесившись через консоль, сжимаю ладонью его ширинку, которая моментально твердеет.

Карим опускает взгляд вниз и снова смотрит на меня. Зрачки расширены и потемнели.

Погладив пальцами джинсовую ткань, я подцепляю язычок молнии и тяну её вниз. Сегодня он заслужил мою благодарность.

— До дома не подождёт? — хрипло спрашивает Карим, когда я, плотоядно улыбнувшись, запускаю ладонь ему в боксеры.

— Как-то не похоже, что ты хочешь подождать, — мурлычу я, сдавливая напряжённую головку. — Откуда такая скромность? Вроде бы не в первый раз.

— Первый раз, когда так светло, — отвечает он и шумно выдыхает, потому что в этот момент я обхватываю его ртом.

С меня и самой чуть бельё не слетает от острого прилива возбуждения. Член Карима я люблю почти так же, как его кубики. Он такой гладкий, налитой, а на вкус пряно-сладковатый.

Сам спрашивает, не подождёт ли до дома, а руку мне на голову сразу положил.

— Ты главное за дорогой следи, — предупреждаю я, отстраняясь, чтобы глотнуть воздуха. — Не хотелось бы в скандальные хроники попасть.

Вместо ответа Карим шлёпает меня по бедру, мол, соси, не отвлекайся. В аварию попасть нам вряд ли грозит: судя по скорости, еле плетёмся. А судя по тому, как деревенеет его член от каждого прикосновения моего языка, до дома Карима не хватит. Оно и понятно: столько дней держался, хотя обычно после гонок часами с меня не слезал на адреналине.

Вообще, в машине минет делать — то ещё удовольствие: консоль в рёбра упирается, а руль норовит настучать по затылку. А однажды я локтем коробку в режим парковки на ходу переключила, и мы чуть в аварию не попали. Но сегодня уж очень захотелось Карима порадовать, и заодно себя. Мне так нравится, когда он в развратного кобеля превращается: за волосы меня тянет и, теряя контроль, начинает трахать мой рот. Сейчас, например, запускает ладонь мне под футболку и начинает мять грудь. У меня от возбуждения и у самой голова идёт кругом: во рту и в белье скользко и мокро, из глаз катятся слёзы. Член у Карима здоровый.

— Кончу сейчас, Вася, — цедит он, сдавливая пальцами мой затылок.

Я киваю, давая своё разрешение. Такой он у меня всё-таки хороший. Я бы и не отказала, но приятно, что предупредил.

— Вот это ты накопил, — шутливо ворчу я, опуская солнцезащитный козырек, чтобы оценить ущерб, нанесённый лицу автомобильным экспромтом. Отражение, мягко говоря, выглядит пошловато: глаза красные, щёки мокрые, рот бордовый и опухший.

— Ты меня долго на сухом пайке держала, — бормочет Карим, свободной рукой задёргивая ширинку. — Сначала обижалась, потом спать со стояком оставила.

— Понравилось хоть? — кокетничаю я.

— А ради чего, ты думаешь, я тебя терплю? — скалится он и, до того как я успеваю изрыгнуть в ответ своёправедное возмущение, ласково треплет меня по волосам. — Понравилось конечно. Чуть в столб на скорости двадцать не впахался.