– Он себя за что-то наказывает? – предположил я наугад, вспоминая часть текста, посвященного «Вассе».

– Именно. И нам надо понять, за что. Почему Володя то и дело называет себя трусом, дураком и подлецом?

– Трусом – за то, что не посмел ослушаться родителей. Сначала, наверное, думал, что иначе просто не может быть, а когда у младшей сестры это получилось и небо не рухнуло, понял, что и сам смог бы, но даже не попытался.

Назар кивнул.

– Согласен. А дурак почему?

– По той же причине, – ответил я уверенно.

– Хорошо, готов допустить. А с подлецом что?

Пришлось признаться, что насчет подлеца у меня никаких идей нет.

– Может, Алла? – задумчиво проговорил Назар, продолжая смотреть на монитор, где пестрела карта города. – Как-то некрасиво он с ней поступил, например, бросил беременную. Родители ничего об этом не знали…

– Или, наоборот, знали, поэтому в дневниках Зинаиды о ней ни слова, – радостно подхватил я. – Нельзя же в перлюстрируемом тексте открыто говорить о таких вещах, это значило бы дать цензору оружие против своей семьи.

– Зинаида очень хотела, чтобы сын женился и стал выездным, но при этом не заставила Володю узаконить свои отношения с девушкой, которая ждет от него ребенка. Почему?

Назар вопросительно посмотрел на меня и тут же сам ответил:

– Потому что девушка не подходила их семье. И опять: почему? Чем она была нехороша? Отличница, училась в языковой спецшколе… Да мы сто раз это обсуждали. Что не так было с этой девочкой? Куда она пропала из жизни Володи? Почему Зинаида о ней ни разу не упомянула, а Володя называл себя подлецом? Кроме беременности, мне ничего в голову не приходит.

– Наверное, Алла ни при чем, – уныло сказал я. – Подлец – это про что-то другое.

В «Литературной газете» иногда встречается рубрика «Если бы директором был я…» Так вот, если бы я трудился на ниве просвещения и имел власть составлять или утверждать школьные программы по литературе, то ни за что не включил бы в список «обязательного к изучению» пьесу «На дне». А ведь в учебнике ей уделено очень много внимания, и сочинение нужно писать, и на экзамене отвечать. Без знания этой пьесы ни аттестат не получишь, ни вступительные в институт не сдашь.

Спорить с учебником – занятие неблагодарное и даже небезопасное, поэтому я не стал бы рисковать и объяснять школьникам тот смысл философии Сатина, который открылся мне самому. Самые известные фразы Сатина: «Человек – это звучит гордо!», «Ложь – религия рабов и хозяев… Правда – бог свободного человека!», «В карете прошлого – никуда не уедешь…» Считается, что именно в этих словах выражено неприятие Сатиным позиции Луки, которого учебник бранит за использование утешительной лжи. Не знаю, кто написал материал для учебника, но этот человек, как мне кажется, рассчитывал на то, что подростки пьесу прочтут невнимательно или не прочтут вообще, поэтому выдергивал фразы из контекста, придавая им несколько не тот смысл, который вытекает из полного текста.

Возьмем для первого примера реплику о карете прошлого, сказанную в ответ на тираду Барона о том, как богато и респектабельно жила когда-то его семья. На уроках литературы нам говорят, что в этих словах заключено пророчество о скорой гибели «загнивающего, старого, буржуазного» строя, в карете которого далеко не уедешь. Так ли это на самом деле? Мне кажется, что здесь Сатин говорит о совершенно других вещах: о том, что нельзя жить только воспоминаниями о былом; о том, что неправильно выпячивать былые заслуги, в особенности заслуги не свои, а предков, и гордиться ими, если сейчас ты ничего не делаешь и ничего не можешь, все пропил и все потерял; о том, что не следует увязать в прошлом и нужно двигаться вперед, как бы трудно ни было. Я понимаю, что с человеком, прожившим на свете всего шестнадцать лет, глупо разговаривать о прошлом, поэтому с учениками данную тему я бы обсуждать не взялся. Но сама подача фразы о карете прошлого в отрыве от смысла всего диалога меня покоробила.

А как подаются в учебнике слова о том, что «правда – бог свободного человека»? Только как то, что Сатин «открыто опровергает философию Луки», не более того. На самом же деле в этих словах кроется глубочайший смысл, не доступный не только подростку, но и большинству взрослых: человек может считаться свободным только тогда, когда он умеет не лгать самому себе, не прятаться от проблем, не засовывать голову в песок и с открытым забралом встречать все невзгоды. Если он будет точно знать «врага в лицо», то сможет просчитать вероятность потерь при проигрыше в битве и ценность бонусов при победе и, основываясь на этом трезвом расчете, принять свободное решение. Собственное. А не следовать чужой подсказке и не выполнять чужую волю. Если же понимать слова Сатина так буквально, как трактует их учебник, то можно начать задаваться вопросами, которые оборвут человеку и карьеру, и свободу, и жизнь. Достаточно будет только оглянуться вокруг и оценить происходящее в «свободном социалистическом обществе».

Еще один пример спорного толкования – использование фраз из монолога Сатина из четвертого действия: «Человек может верить и не верить… это его дело! Человек – свободен, он за все платит сам: за веру, за неверие, за любовь, за ум – человек за все платит сам, и потому он – свободен!..» Для уроков литературы главный акцент делается на слове «свободен», и подросткам внушается, что речь идет о свободном труде, который возможен только при условии свержения эксплуататорского строя. И снова меня одолели сомнения: о том ли вообще речь? На мой взгляд, Сатин здесь говорит о другом: о том, что человек имеет право чувствовать себя свободным в любом своем выборе или в любой оценке только тогда, когда он готов полностью заплатить за последствия своих поступков. Он за все платит сам: за веру, за неверие, за любовь, за ум… Разве не так написано у Горького? И самое главное: «Человек за все платит сам, и потому он – свободен». Обратите внимание на слово «потому», то есть на причинно-следственную связь. Он свободен только тогда и только потому, что платит по всем счетам своей жизнью, разочарованиями, трагедиями, болезнями, неудачами… Перечень того, чем мы платим за свои решения, можно продолжать еще очень долго. Но для школьников и эта мысль, наверное, не будет подкреплена опытом, а потому непонятна.

И самая, на мой взгляд, интересная и небесспорная, но, безусловно, достойная обсуждения мысль, высказанная Лукой, но приведенная в пересказе Сатина: зачем живет человек, даже такой, существование которого кажется стороннему взгляду бессмысленным, неоправданным и бесполезным? У Луки есть на сей счет целая теория, заключающаяся в том, что человек живет для будущего: существование конкретного индивида может выглядеть бесполезным, но как знать – а вдруг его дальний потомок совершит прорыв в науке или принесет своим трудом, своими мыслями, своим творчеством огромное благо человечеству? И тогда мы можем утверждать, что этот бесполезный и бессмысленный, на первый взгляд, индивид достоин уважения и любви, ибо он породит потомство «для большой нам пользы»… При первом прочтении мне в этой мысли почудилось нечто неоправданно биологическое, даже излишне физиологичное: ну как это так – относиться к человеку исключительно как к производителю! Но чем больше я думал и чем больше общался с теми, кого с полным правом можно отнести к «отбросам общества», тем чаще вспоминал это место из пьесы. Да, теперь, когда мне двадцать пять, я бы не кинулся с оголтелым остервенением спорить с Лукой. Но, опять же, не с десятиклассниками на подобную тему дискутировать. Хотя, возможно, я снова глубоко заблуждаюсь, ведь в этом же монологе Сатин цитирует Луку: «Особливо же деток надо уважать… ребятишек! Ребятишкам – простор надобен! Деткам-то жить не мешайте… Деток уважьте!» Здесь, как и в «Мещанах», Горький возвращается к вопросу о недооценке взрослыми детских умов и душ.