в руке у нее был бокал с вином, а по столу разбросаны пузырчатые упаковки от таблеток.

До меня не сразу дошло, что к чему. Телефон. Таблетки. Красные глаза.

Меня больше волновало, почему мама дома, а не на работе. Она уже много лет не освобождалась раньше меня.

Бабушка говорила, что я – ребенок с ключом на шее.

– Плохо это, Амелия-Роуз. Ничего путного из нее не выйдет, если тебя не будет рядом. Скользкая дорожка. Помнишь, что случилось с…

Если кто-то и шел по скользкой дорожке, так это мама, хотя бабушка этого не знала. Мама уже много лет почти ничего ей не рассказывала. И ее сложно винить. Будь бабушка моей мамой, я бы с ней тоже особо не делилась.

Вечер вторника проходил как обычно. Я бросила школьный рюкзак у двери. Мама сидела на своем привычном месте, не сводя глаз с бокала вина.

– Знаешь, это не хрустальный шар для гадания.

Настроение у меня скверное. Мистер Осмонд собрал всех в актовом зале, говорил об убийствах и несколько раз подчеркнул, что существует «презумпция невиновности». Конечно, он пытался помочь, а сделал только хуже. Учитывая, что вся его работа связана с детьми, по-моему, странно, что он не научился разбираться в их психологии.

– Плакалась директору? – язвила Салли во время перемены.

– Как ты спишь по ночам? – выкрикнул кто-то из толпы.

– Ты хоть думаешь об убитых женщинах?

– Об их семьях?

У меня не хватало сил спорить, руки повисли плетьми.

Звонок с уроков не принес облегчения. Дорога домой превратилась в очередное испытание, которое мне приходилось пройти в одиночестве. Беа больше не хотела со мной общаться. По обеим сторонам улицы стояли фургоны телевизионщиков. На тротуарах толпились журналисты и любопытные прохожие.

– Мы на первой полосе, – сообщила мама вскоре после ареста.

– Ты хочешь сказать, Мэтти?

Она покачала голова и протянула газету.

– Нет. Мы.

Каким-то образом прессе стали известны наши имена и адрес. На передовице – заголовок «Они знали?» и фотография, на которой мы с мамой выходим из дома.

– Мужик из газеты предложил мне тысячу фунтов, если я солью ему что-нибудь про вас, – сообщила Линда.

– Что ты ответила? – спросила мама.

– «Делом лучше займитесь». Что-то в этом духе.

В тот вечер к нам в дверь постучали. Репортеру с ТВ удалось пробраться в подъезд. Мама спала. Я заглянула в глазок и увидела женщину с рыжими кудряшками и пушистым микрофоном. Возле нее стоял оператор с включенной камерой.

После этого звонки с предложением «рассказать свою версию» не прекращались. Мама выпила успокоительное и легла. Я нашла отвертку и отключила домофон.

И вот я стою в дверях, смотрю на маму с неодобрением.

– Мне просто нужно немного побыть одной, – говорит она невнятно и немного шепеляво.

«Мне просто нужно немного побыть одной…» Не верится, что эта женщина совсем недавно учила меня смелости.

Она словно прочитала мои мысли:

– Я стараюсь. Только Мэтти все время звонит. Это очень трудно.

Я почувствовала выброс адреналина. Внутри все сжалось.

– Ты мне об этом ничего не говорила. Чего он хочет?

Она пожала плечами и пролила полбокала.

– Клянется, что невиновен. Что полиция поймала не того. Что любит меня.

Я уперлась пяткой в ковер. Никак не могла проглотить ком в горле.

– Это невыносимо, – жаловалась мама. – Каждый раз, когда он звонит, я чувствую себя такой виноватой…

– Виноватой? Почему?

Она покрутила вино, взбалтывая осадок. Смотрела в бокал так пристально, словно гадала на кофейной гуще.

– Во всем. Иногда я чувствую, что виновата одним тем, что жива.

– Может, тебе не отвечать на его звонки?

– Все не так просто… – Мама едва выговаривает слова.

Грудятся пустые бутылки и блистеры таблеток. Толпятся репортеры и зеваки.

В ту ночь я залезла к маме в кровать, когда она спала. Прошептала: «Прости».

Никто не услышал.

Глава 56

Иногда я задумываюсь, как изменилась бы наша жизнь, если б мы присутствовали на суде над Мэтти. Если б могли посмотреть ему в глаза. Если б он увидел, что мы смотрим.

Насколько все упростилось бы, если б его адвокаты подготовили нас, а не бросили на произвол судьбы, чтобы мы узнавали ужасающие подробности убийств вместе со всеми?

Дни проходили по-разному. Порой мне удавалось держать себя в руках, чаще – я была на грани. Вся жизнь как в тумане. Только ночные кошмары так реалистичны, что страшно засыпать.

Я не хотела идти в суд. Боялась услышать правду. Стыдилась. Если б я узнала раньше… Если б я его остановила… И тут же: что, если полиция ошиблась? Что, если это ужасная ошибка?

Я тонула в бесконечных «что, если…».

Маму тоже раздирали противоречия; правда, в отличие от меня, она намеревалась присутствовать в зале заседаний и подбадривать Мэтти. Помню, как мама перебирала свой гардероб в поисках подходящего наряда. «Задать правильный тон».

– Ты шутишь? – Линда была в ужасе. – Ты же не собираешься поддерживать его после всего, что он совершил?

– Я не знаю, виновен ли он.

– А что, если да? Девять убийств! От его рук погибла девочка младше Софи.

– Каждый имеет право на защиту в суде.

Линда прижала руку к губам.

– Боже, Амелия! Скажи мне, что ты не…

Мама переминалась с ноги на ногу, смотрела в пол.

– Ты же не… Поверить не могу. Оплачиваешь ему адвокатов! О чем ты думаешь?

– Помогаю немного, только и всего. Ты не представляешь, как это дорого!

Не поэтому ли Мэтти названивал маме? Тянул из нее деньги? Меня охватил гнев. Затем – чувство вины. Оно почти никогда меня не покидало.

– Господи, Эми. Ладно поддерживать его… – Линда подбирала слова. – Но спонсировать? Безумие.

– Я должна. – Мама говорила тихо, не поднимая глаз. – Неужели не ясно? Если есть хоть малейший шанс, что он не виноват…

Они спорили еще долго. Линда сказала, что не узнает маму. Та заявила, что выпьет таблетки и ляжет отдохнуть. К тому моменту она уже принимала много таблеток. Говорила, что с ними лучше спит. Однако пила их не только перед сном. А еще она не всегда ходила на работу. «Пожалуй, сегодня тоже отпрошусь…»

Примерно в это время мама перешла на джин. «Вино больше не помогает». И эта женщина всего пару месяцев назад не могла пригубить не разбавленное сладким соком вино…

– Все еще считаешь ее самой смелой на свете? – спросила я у Линды.

– Больше, чем раньше.

Судя по всему, Линде удалось достучаться до мамы, потому что, хотя она все еще защищала Мэтти перед всеми и отправляла деньги