так и будем делать.

Тут воздух наполнился свистом подлетавших мин. Бойцы стразу бросились искать убежища, вжимались в камни и битый кирпич, которым все вокруг было усыпано. Несколько человек побежали к подвалам ближайших домов. Судя по тому, что хлопков выстрелов минометов не было слышно, они располагались далеко, метрах в пятистах. Мины свистели и разрывались на площади, некоторые попадали на крыши разрушенных домов, падали близко к баррикадам.

Комбат показал глазами за большой бетонный блок, вывороченный когда-то сильным взрывом из земли. Они с Алексеем переползли под его защиту. Пыль стояла столбом, осколки мин то и дело били в камни вокруг, несколько кусков перекрученного горячего металла упали возле ног командиров.

Белов посмотрел на часы и покачал головой. Ситуация была неприятной. Под прикрытием минометного обстрела немцы могли подойти совсем близко. Потом, когда кончится стрельба, они кинутся вперед, и удержать их будет сложно.

Тут с каланчи, на которой находились наблюдатели, ударил пулемет длинной очередью, вдоль всего переднего края. Это был сигнал, предупреждение об атаке. Бойцы увидели противника и тут же придумали, как сообщить об этом командиру.

Свист мин прекратился.

Белов вскочил на ноги и закричал, срывая голос:

– К бою! Все на позицию!

Картина на площади была страшная. Множество воронок, тела убитых пехотинцев. Раненые стонали и ползли к баррикаде. Кто-то уже стрелял по немцам из окон соседних зданий. Пулеметы, к счастью, были целы и тоже открыли огонь. Снова вступили в бой танковые орудия.

«А ведь боезапас-то кончается, – подумал Соколов, прижимая к плечу металлический откидной приклад немецкого автомата. – Даже до сегодняшнего вечера не хватит, если фрицы нас так вот и будут атаковать».

Немцы были совсем рядом, ближе чем в ста метрах. Сейчас они вели себя совсем не так вяло, как во время предыдущей атаки.

Красноармейцы стреляли по ним короткими расчетливыми очередями. Вот замолчал один пулемет противника, второй.

Тут немцы и поднялись все разом. Стреляющая, кричащая на чужом ненавистном языке волна захлестнула баррикаду. Наши пехотинцы встали и шагнули навстречу врагу. Началась рукопашная, страшная своей звериной, древней как мир, жестокой ненавистью, желанием убить любой ценой, каким угодно способом и выжить самому. Хрипели люди, лязгал металл, с хрустом входили в плоть ножи. Русские и немцы били друг друга лопатками, обломками арматуры, досками, прикладами автоматов и винтовок, ногтями выдавливали глаза. Люди катались по земле, падали, ползли по окровавленным корчащимся телам, снова хватали, били, кромсали.

Алексей не понимал, что происходило здесь и сейчас. Он кого-то бил, получал удары. Ему дважды чудом удавалось увернуться от штыков, нацеленных в живот, удар по голове пришелся вскользь. Пистолет Соколов потерял, зато в руке оказался чей-то нож. Лейтенант тут же ударил в спину немца, который душил красноармейца. Он никак не мог ухватить всю картину схватки, уразуметь, кто побеждает, много ли солдат осталось у них с Беловым.

Но тут шум боя разорвал звук танкового мотора. Перевалив через кучу битого кирпича и щебня, на площадь выехала «тридцатьчетверка». За ней спешили автоматчики, не больше десяти человек, но все это смогло переломить ход рукопашной схватки.

Немцы отпрянули назад. Красноармейцы, у которых еще оставались патроны, сразу открыли по ним огонь. Плотного контакта уже не было, и в образовавшийся разрыв бросился танк. Соколов увидел его номер. Это была машина старшины Шурыгина.

Стальная многотонная громадина развернулась на площади, отбрасывая в разные стороны тела немцев. Некоторые из них оказались под гусеницами. Кровь брызнула на несколько метров в разные стороны. Уцелевшие немцы бросились назад.

Красноармейцы, тяжело дыша, хватая воздух широко раскрытыми ртами, смотрели, как танк давит людей, поворачивается на месте, превращает вражеских солдат, как еще живых, так и уже мертвых, в бесформенную кучу тряпья, окровавленной плоти.

Ударили еще несколько пулеметных очередей, и на баррикаде не осталось никого. Только где-то за ней еще раздавались крики и топот ног фашистов, в ужасе убегавших куда подальше.

Алексей почувствовал, что ноги его не держат. Он опустился на снег, прислонился спиной к остаткам столба, расщепленного у самого основания.

Те бойцы, у которых еще оставались хоть какие-то силы, скользя в крови и раздавленных внутренностях, добрались до баррикады и заняли огневые позиции. Многие валились там, где стояли, тяжело дышали, горстями брали комья снега, прикладывали их к лицам, хватали губами.

Шурыгин откинул люк в башне, выбрался на броню, стоял там и мрачно смотрел на то, что совершил. Танкистам часто приходилось вести машину там, где невозможно было выбирать дорогу. Тем более во время боя, атаки на вражеские позиции. Под гусеницы попадали машины, пушки с пулеметами и фашистские солдаты, живые и мертвые.

Сейчас «тридцатьчетверка» была по самую башню забрызгана кровью. За гусеницей тянулись чьи-то белые кишки. Кругом валялись раздавленные черепа, оторванные конечности. Где-то еще шевелились в агонии изуродованные тела.

Шурыгин резко выдохнул, сел на башню и потер лицо ладонями.

Белов с окровавленным лицом подошел к боевой машине, посмотрел на своих десантников, на танкистов.

На площади стояла почти гробовая тишина. Лишь в двигателе танка что-то шипело и потрескивало, да осыпалась штукатурка в домах, уже сильно разрушенных, но каким-то чудом еще стоявших.

– Их никто сюда не звал! – выкрикнул комбат, показывая на изуродованные останки врагов. – Зачем они пришли? Фашисты стали бомбить наши города, жгли дома, убивали беззащитных женщин и детей! Наша война священная. Мы защищаем свою землю и народ от кровожадного ненасытного зверя. Пусть это будем уроком всем, кто когда-нибудь соберется нападать на нас.

Соколов видел горящие глаза бойцов, полные ненависти и презрения.

Он поднялся на ноги, подошел к комбату и спросил:

– Сколько у нас осталось людей?

– Все здесь. Боеспособных человек тридцать. Почти все ранены, – ответил капитан, поднял голову и крикнул наблюдателям, сидящим на каланче: – Что видно? Наши не подходят?

– Танки немецкие, товарищ капитан. Мы насчитали десять. Еще несколько грузовиков с солдатами. Они обходят нас с юга и юго-запада.

– Все правильно, Алексей, – вытирая локтем кровь со лба, сказал Белов. – Здесь мы еще можем держаться. В лесу и в чистом поле они нас раздавили бы одним ударом. Танки, стало быть? Хрен с ними, пусть будут танки. Пока у тебя есть снаряды, мы еще поживем. А потом…

– Надо послать людей поискать бутылки. Солярку зальем, тряпку привяжем, ею промоченную. Можно поджигать танки, если бросить на моторный отсек.

– Хорошая идея. Ты говорил, что штаб немецкий видел. Там должны быть бутылки. Если гранаты немецкие противопехотные связать штук по пять, то они тоже в дело пойдут. Под гусеницы.

Детский плач Соколов услышал, когда вместе