— У меня нет дома! — прервал я ее. — У меня уже ничего нет. Я лишился всего, даже права на дальнейшую жизнь. Сейчас я подобен зайцу, которого окружили охотники, и они подходят все ближе.

«Тьфу ты черт, что я говорю?! Я не заяц, а раненый волк, лис — словом, не безобидный зверек».

— Саша, все будет хорошо! — Лариса накрыла горячей рукой мою, холодную, будто мертвую.

— Да ничего уже не будет у меня хорошего! — взорвался я, вырвал руку, и тут меня понесло.

Я рассказывал ей о своей жизни, ничего не скрывая, ничем не оправдывая свои поступки, — никогда не думал, что подобное самобичевание может принести облегчение душе, но мне стало легче. Наверное, это произошло из-за того, что мне пришлось так много лгать в жизни, что правда стала для меня диковинным блюдом.

Пугливый огонек свечки, колеблемый сквозняком, создавал бесконечно изменяющийся театр теней, участниками которого стали и мы. Глаза Ларисы завлекали своей загадочной глубиной. Белый пододеяльник, в который она укуталась, почти сливался с белизной кожи ее несмело открывшейся груди. Волосы, которые в начале нашего знакомства, если это можно так назвать, были скручены в нелепый тугой пучок, перед сном были освобождены и собраны в небрежную «ракушку». Растрепавшись, они добавляли ей привлекательности.

— Распусти волосы, — неожиданно для себя попросил я.

Ее руки тотчас же коснулись «ракушки», и поток темных в полумраке волос упал ей на плечи.

— Ой, а зачем? — спохватилась она.

— Так тебе больше идет, — пояснил я, чувствуя непонятную власть над этой женщиной-девушкой, то ли от выпитого, то ли от своего внутреннего состояния.

Она вздрогнула от удовольствия, мои слова ей понравились.

— Саша, давайте я пожарю яичницу, а то вы бутерброды не едите, — предложила она.

— Я уже перешел на «ты», а ты все выкаешь. Яичница отменяется, чтобы тебе легче было перейти на «ты», мы выпьем на брудершафт, — твердо заявил я.

— Я уже так много выпила, может, не надо? — робко произнесла она.

— Для брудершафта нужно совсем немного водки, капельку. А вот если после этого кто-то выкнет, ему полагается брудерштраф — граненый стакан, полный теплой водки! — хозяйским тоном изложил я правила игры.

— Бр-р! — Ларису передернуло. — Вообще-то я водку не пью. Не знаю, почему я поддалась на ваши уговоры и уже столько выпила.

— Я был исключительно настойчив и нагл, просто до безобразия, а ты не захотела обидеть меня своим отказом, — пояснил я, вручая Ларисе стопку с водкой. — На брудершафт!

Подняв свою стопку, я просунул руку под руку Ларисы и выпил до дна.

Выпив, она поморщилась и даже помахала перед своим личиком рукой, словно в водке прибавилось градусов. Я припал к ее губам и крепко сжал ее в объятиях. Поцелуй затянулся. Несмело, словно это было для нее в первый раз, она ответила на него, и я почувствовал, как она задрожала и с плеч сполз пододеяльник. Она уперлась ладошками в мою грудь и высвободилась из объятий.

— Ой, я чуть не задохнулась, — пояснила она, тяжело дыша и пытаясь вновь закутаться в пододеяльник.

Обнимая ее, я ощущал, как пылает ее податливое тело, как напряжены небольшие упругие груди нерожавшей женщины. Я, нахохлившись, сидел рядом с ней, ощущая жар, исходящий от ее тела, и захлестнувшие меня чувства требовали проявить активность по отношению к этой женщине. Мне безумно захотелось сорвать с нее покрывало и припасть к ее телу, покрывая поцелуями такие манящие груди, но благоразумие еще сдерживало меня. «Что ты будешь делать, если она не захочет этого и поднимет крик? Выставит меня за дверь? Ведь я могу лишиться ее доверия».

— Саша, как вы думаете, который сейчас час? — промолвила она, чуть отодвинувшись от меня, похоже, почувствовав, какие флюиды от меня исходят.

— Брудерштраф! — обрадовался я и взял в руку бутылку водки.

— Ой, не надо водки! — взмолилась она.

— Не надо так не надо, — согласился я, послал благоразумие к черту и заключил ее в объятия, впившись в губы, словно боялся, что появятся два добрых молодца и будут меня отдирать от нее. Молодцы не появились, она смелее стала отвечать на мои поцелуи.

Тяжело дыша, мы опрокинулись на софу, и мои руки устремились в путешествие по ее обнаженному телу.

— Не надо, не надо! — робко просила она, но в то же время ее руки крепко прижимали меня к себе.

Она замолкла, и мы отдались нахлынувшей страсти. Несмотря на пережитые за день волнения, я заснул, только когда стало сереть за окном.

Телефонный звонок сбросил меня с софы и погнал с закрытыми глазами на звук, и спросонья я чуть было не взял трубку. Вернувшееся сознание сообщило мне, что нахожусь в чужой квартире и никакого отношения к телефонному звонку иметь не могу. Я вовремя отдернул руку от трубки, словно она была раскалена.

Телефон смолк, а я вернулся на софу, под толстое одеяло. Воздух в комнате был прохладным, а под одеялом было тепло. Хотелось есть, пить, курить и еще кое-чего. Если первые три желания можно было усилием воли подавить, то последнее требовало удовлетворения немедленно. Я вскочил, скрипя суставами и стуча зубами от холода, и помчался проверять, как функционируют удобства в квартире.

Через час, чисто вымытый и полностью одетый, но не бритый, я дожевывал ночные бутерброды с сыром и приготовленную яичницу. Записка на журнальном столике была лаконична и давала простор для фантазии:

Буду после шести. Лариса.

Предлагала она мне убраться из ее квартиры до шести часов или, наоборот, дождаться ее, было непонятно. Исходя из того, что она не разбудила меня перед своим уходом, чтобы выставить за дверь, я мог спокойно отдыхать до ее прихода, тем более что мне некуда идти. Дома меня, по всей видимости, ждали — если не милиция, то бандиты уж наверняка. Надо бы предупредить Аню, чтобы несколько дней пожила у подруги, пока накал страстей не уляжется, чтобы она не попала им под горячую руку.

С Ларисиного телефона звонить неразумно — это пока единственное безопасное место для меня, и я ничем не должен выдать свое местопребывание. Можно было бы выйти на улицу и найти таксофон, но, зная, что на меня объявлена охота, и помня, что вчера я чудом спасся, делать это я очень не хотел. К тому же, если я выйду на улицу, то как попаду обратно в эту гостеприимную квартиру? Вновь ждать в промерзшем подъезде? А если бандиты здесь до сих пор ведут наблюдение? Придет Лариса, тогда и позвоню, с Аней ничего не произойдет, им нужен я, а не она.

Я разделся и юркнул под одеяло.

Проходит день за днем, а я все живу у Ларисы. Вечером она приносит продукты, мы вместе готовим ужин и мой завтрашний обед. Впрочем, в основном готовлю я, а она занимается уборкой и мытьем посуды. С плитой, как я заметил, она не особенно дружит. Мне по жизни везет на женщин, которые не любят и не умеют готовить, перекладывают это на меня. Пока в прошлой жизни была жива теща, проблем с приготовлением обедов, завтраков не возникало, а когда ее не стало, я осознал, что Ане, может быть, в силу ее профессии — учителям постоянно не хватает времени — это совершенно чуждо. Поэтому в выходные дни я по возможности готовил сам, оставляя ей другие домашние дела.