Берте Абрамовне не пришлось открывать дверь. За нее это сделал Михаил Иванович. Он появился перед перепуганными женщинами, обсыпанный штукатуркой, взлохмаченный, решительный и перепуганный одновременно.

– Быстро. Выходим. Крыша. Рухнула. Вызвал. Вещи. Самое необходимое. Здание. Рухнет, б… – Полицейский мог изъясняться только телеграфным стилем. На последнем слове он просто не сдержался. Но именно это последнее, матерное, сказанное спокойно, как констатация факта, включило пусковой механизм. Женщины подскочили, заголосили, кинулись вон из буфета по кабинетам, собирая личные вещи.

Рано или поздно это должно было произойти. Крыша здания, последние лет двадцать нуждавшаяся в капитальном ремонте, не выдержала сезона дождей и превышения среднесуточной нормы осадков. Температурные рекорды, которая ставила погода в последние дни, перекрывая достижения последних ста лет, сказались на ней так, как и должны были. Крыша просто рухнула, завалив чердак, а потом и само здание дало крен.

– Пизанская башня, б…, но не устоит, мы ж не в Италии. Рухнет все, к чертям собачьим, и завалит живьем! – сообщил главной хранительнице Михаил Иванович.

– Вы правы, – спокойно отреагировала Берта Абрамовна. – Мы не в Италии, это вы точно подметили. Что мне всегда в вас нравилось – вы зрите в корень.

Федор с Борисом помогали женщинам выносить из здания «особо ценные экспонаты». Часть грузили в машину Федора, часть выставляли просто на улицу.

– Зеркало мое! Зеркало! – кричала Ирина Марковна в никуда. – И рояль! Рояль с портретами!

Снежана Петровна собирала партитуры. Елена Анатольевна переносила на флешку архив – то, что успела сохранить в компьютере. Лейла Махмудовна сидела внизу и с удивлением, смешанным с печалью, разглядывала свои ноги в розовых тапочках. Гуля упаковывала продукты из буфета – чтобы добро не пропадало.

Вдруг в кабинет Елены Анатольевны ворвался Михаил Иванович.

– Пойдемте быстрее. – Он выхватил ее из-за стола и, крепко держа за руку, потащил сначала на второй этаж, а потом выше – на чердак. – Смотрите, как красиво!

Зрелище было по-настоящему завораживающим. Темное, черное небо со сверкающими звездами. Такого неба не могло быть в столице, в мегаполисе, где звезды светят тусклее, чем след от самолета. Где над городом опускается желто-красная полная луна, обеспечивающая повышенный магнитный фон и бури. Где невозможно уснуть спокойным глубоким сном, а лишь провалиться в дурную дремоту, не приносящую ничего, кроме кошмаров.

– Красиво, правда? – сказала Михаил Иванович, и Елена Анатольевна заплакала. Это было красиво и страшно. Ощущение наступившего Армагеддона, конца света – ярко пылающие звезды, проглядывающая Большая Медведица и скромная, притушенная луна – тихая, лиричная, желто-серая.

– Никогда такого не видела. Это чудо. Настоящее чудо, – за спинами Елены Анатольевны и Михаила Ивановича неожиданно и внезапно оказалась главная хранительница. И спустя мгновение на чердаке собрались все. Стояли, смотрели в небо и молчали.

– Пойдемте. Пора. – Берта Абрамовна первой начала спускаться. За ней в полном молчании потянулись все сотрудники. Они вышли из здания и стояли, глядя, как музей наполняется водой, тонет, захлебывается, и не могли ему помочь.

Прошло два года.

Музей стоял в лесах, обтянутый зеленой сеткой. На объявлении, приколотом к торцу, было написано, что до конца реконструкции осталось три года.

Объект охранял Борис. За это время он стал неофициальным экскурсоводом. Во всяком случае, его лицо иногда мелькало в кадрах информационных сообщений телевизионных каналов о ходе реконструкции уникального дома – музея, архитектурного шедевра. Борис, приосанившийся, примеривший очки в тонкой оправе, смотрелся солидно и достойно. Иногда к нему заезжал Федор. Он ставил свою зеленую «Волгу» во внутренний дворик, заваленный строительным мусором, и выпивал с Борисом в бытовке.

Елена Анатольевна вышла замуж за Михаила Ивановича и уехала с ним в Нижний. После рождения дочки Мариши о работе она и думать забыла. Сидела дома, гладила рубашки, варила суп. Гладила она плохо, готовила еще хуже, но Михаил Иванович был совершенно счастлив. Это чувство посещало его в те минуты, когда его обожаемая Елена кормила Маришу кашкой и иногда, задумавшись, уходила в себя. Мариша пошла в маму – спокойная девочка, немного сонная, но добрая и ласковая. Михаил Иванович больше не мечтал о переводе в столицу или в какой-нибудь другой город – ему было хорошо в их маленькой квартирке и на работе – на своем участке, где ничего не случалось. Нравится ли такая жизнь его обожаемой Еленочке, он не знал – спросить не решался и просто боялся спугнуть счастье. Но, казалось, что и ей было хорошо и спокойно. Только однажды ему показалось, что Еленочка недовольна. На Восьмое марта он купил билеты на концерт классической музыки. Хотел сделать жене приятное – ведь после отъезда из столицы она нигде не бывала, никуда не ходила, даже в кино. Но Еленочка, увидев билеты, испугалась и обиделась. Идти отказалась наотрез. Михаил Иванович удивился, но и обрадовался.

– Ты не скучаешь по работе? – спросил он, беспокоясь, что жене все-таки не так хорошо, как ему хотелось бы, и чего-то не хватает.

– Нет, – просто ответила та.

– Тут есть музеи, если захочешь, можешь работать. Я не против. Маришу в садик отдадим.

– Нет, – опять ответила Елена, и тема была исчерпана.

И он больше ни о чем не спрашивал и даже перестал беспокоиться, наслаждаясь каждым днем со своей немногословной, задумчивой женой. О таком счастье, как Мариша, он и мечтать не смел. Не надеялся даже. Единственным побочным эффектом этого состояния можно было бы считать невольную и бессознательную веру в потусторонние силы и в судьбу, появившуюся у полицейского после пребывания в столице. Об этом никто бы не узнал, если бы на рынке не задержали гадалку, которая с помощью гипноза отнимала у женщин золотые сережки, цепочки и кольца. Так вот, Михаил Иванович гадалку отпустил с миром, взяв с нее обещание на рынке больше не появляться. И все потому, что она «увидела» судьбу, которая сначала привела Михаила Ивановича в большой дом, где жили привидения, и послала ему женщину с длинной косой. Гадалка же увидела дочь, которая вскоре и появилась на свет.

По ночам Михаилу Ивановичу часто снилась Еленочка в народном костюме и в кокошнике, с приколотой синтетической косой. И если ему чего-то и не хватало, то только того мгновения, как он увидел Елену в сарафане.

Елена кормила дочку кашей и думала о том, как ей повезло. И удивлялась, почему она раньше не вышла замуж за Михаила Ивановича и не родила Маришу. Ведь в этом настоящее счастье и ее судьба. Как она могла жить без них? Она удалила свою почту и все контакты в социальных сетях. Без сожаления и даже с удовольствием. Ей было приятно, что Гера, который писал и звонил еще в течение целого года, больше не сможет ее найти. Она с радостью, даже восторгом, взяла фамилию мужа и погрузилась с головой в неведомые ей до этого радости домохозяйствования. На работу она действительно не собиралась выходить, наслаждаясь каждым днем, проведенным с Маришей. Ей нравилось абсолютно все. Каждый день был понятен и предсказуем. Ее жизнь замкнулась вокруг дома, детской площадки, магазина, поликлиники, и оказалось, что для полного счастья ей этого вполне достаточно. Сожалела Елена только об одном – что музей не обрушился раньше.