class="p1">Или вот еще тема для размышления. В 90-е годы довелось познакомиться мне с Жаном Зиглэром, депутатом, писателем и интереснейшим собеседником. Не зря Зиглэра именуют самым известным швейцарцем в мире. А пишет он о своей маленькой стране столько… И раскрывает иногда дела темные, которые явно не прибавляют славы этой райской республике. Вышла у него очередная книга-разоблачение — «Швейцария, золото и мертвые». В ней — о деятельности швейцарских банков в 1940–1945 годы. И отнюдь не всем откровения автора пришлись по душе. Так записывать ли Зиглэра в предатели или относиться как к человеку благороднейшему?

А если возвратиться во Францию, где во времена сравнительно недавних югославских событий был арестован боевой офицер Пьер Бюнель: он предупредил сербов о намерениях НАТО. Предал ли он родину, не воюющую с Югославией? Да и стратегических интересов в Косово у французов тоже не просматривается. Но ведь комендант Бюнель давал присягу, носил военную форму, был посвящен в военные секреты.

Не правда ли, наметившееся было глобальное потепление, так и не перешедшее в мировую оттепель, подбрасывает нам немало новых проблем?

НАШИ УСПЕХИ — ПОД ГРИФОМ «СЕКРЕТНО»

Руководители Службы внешней разведки России в силу своего положения не слишком склонны к общению с прессой. И занимавший этот пост Евгений Максимович Примаков, и сменивший его Вячеслав Иванович Трубников (он возглавлял разведку с 1995 по май 2000 года) интервью дают раз в год, обычно в канун своего праздника — Дня работника Службы внешней разведки. Мне удалось встречаться с главными разведчиками страны несколько раз. Обычно они проходили в святая святых СВР — в ее штаб-квартире в Подмосковье, в кабинете директора.

Бывало, такие встречи плавно переходили в поздний вечерний ужин. Должен с сожалением заметить: откровенности собеседникам это не прибавляло. Но все же, все же…

Итак, мой собеседник, экс-директор разведки генерал-полковник Вячеслав Иванович Трубников.

— Вячеслав Иванович, на мой взгляд, до недавних пор дела в стране шли не так удачно, как того бы хотелось. Создается ощущение, что ваша Служба, ваш лес (как вы называете свою штаб-квартиру), это, может быть, организованный, управляемый островок в разбушевавшемся океане, который не особенно поддается какому-то контролю и управлению.

— Что ж, судить — вам. Мы — государственная структура, насчитывающая уже восемь десятилетий, прошедшая через очень многие годы испытаний и сохранившая традиции, преданность Отчизне, профессионализм. Благодаря усилиям и тех людей, которые здесь работают, и дальновидности руководства страны, мы оказались в ситуации, когда наша работа достаточно востребована, когда у нас есть четкое направление. Когда о нас проявляют заботу…

— Я отчетливо понимаю, что разговор наш идет на грани «можно — нельзя», но не могли бы вы хотя бы упомянуть о неких уже не подлежащих томлению пол грифом «Секретно» успешных операциях СВР?

— Давайте останемся на второй части выражения «можно — нельзя». Я уверен, что ни одна разведка в мире не станет распространяться о своих секретных операциях. Тем более что некоторые из них никогда не будут рассекречены.

Об операциях, которые не «томятся» под грифом секретности, широкая общественность может узнать из многотомного труда «Очерки истории российской внешней разведки».

— Вячеслав Иванович, не кажется ли вам, что теперь работа директора СВР в значительной мере превращается и в работу политика?

— Нет. Я не считаю, что это работа политика, хотя кое-какие элементы действительно есть. Задача — докладывать информацию для принятия политических решений. Но сами мы в политику не лезем. И в начале каждого месяца с удивлением обнаруживаю себя в списке якобы влиятельных политиков. Я себя к таковым не отношу. Нет, я — профессионал в другой области.

— Но все же могу предположить, что и без соприкосновения с высокими политическими сферами не обходится. Идет, к примеру, совещание мировой «восьмерки». Вы же даете информацию, рекомендации. Прислушиваются ли к ним руководители страны?

— Да, у нас бывает информация, временами она сопровождается рекомендациями, основанными на тех данных, что у нас есть, и того, как видят их эксперты, руководство СВР. Все это, безусловно, учитывается высшим руководством России.

— Сведения ваши поступают из многих источников?

— Конечно. Но мы-то живем на информации от источников зарубежных. Потому она и не может быть исчерпывающей. Однако в отличие от МИДа мы сосредотачиваем наше внимание на подводных камнях. Стараемся упредить угрозы российской национальной безопасности, которые может повлечь тот или иной шаг, тот или иной вариант действий. И уж политическому руководству выбирать, каким же образом тут поступать.

— И какие-то конкретные примеры вашей помощи привести можно?

— Это вопрос уже не ко мне. К тем, кто нашими рекомендациями пользуется.

— Вы, как и ваши предшественники, тоже обосновались здесь, поблизости от места работы?

— Да, живу тут практически безвыездно. Рабочий день — с утра и до позднего вечера. Вот мы сейчас с вами общаемся, ужинаем, но, возможно, потом предстоит еще несколько часов работы.

— Удается при таком ритме выкраивать часы для себя, для встреч с друзьями?

— У меня хорошие товарищи по Институту международных отношений — из той группы, в которой мы учились. Находим возможности и время.

— А когда вы закончили МГИМО?

— В 1967 году.

— У вас есть самый близкий, самый преданный друг?

— Жена Наталья Дмитриевна. И по жизни, и я бы даже сказал, и по нашему делу. И сейчас, и когда бывал в загранкомандировках, Наташа меня всегда поддерживает. Даже в чисто рабочих делах. Мы закончили один и тот же институт, оба индологи — так что интересы сходятся.

— Жена во время ваших заграничных командировок знала, чем вы занимаетесь?

— Конечно.

— И оказывала какую-то помощь?

— Временами очень заметную.

— Не только моральную?

— Профессиональную тоже. Жена работала на радио, в издательстве «Прогресс». У нее английский, хинди, маратхи. Она стажировалась в Индии. Я же в первой командировке в Индии работал под журналистским прикрытием. И Наташа была самым объективным критиком моих опусов, которые я оттуда посылал в АПН. Помогала мне с переводами. Тогда мы с женой и моим покойным ныне сыном, он во втором классе учился, проделали некороткий путь от Бомбея до Дели на нашей сломанной «Волге». Я за рулем — а они, временами, эту машину толкали. Во многом, очень во многом помогает мне жена.

— Вы заговорили о журналистском прикрытии. Наверное, у вас были агенты — они трудились на вас, на нашу страну. Что вы испытываете по отношению к людям, которые, помогая нам, попали в ловушки, оказались в тюрьмах? Это чувство жалости, благодарности, невысказанной вины?

— Если бы тот же самый Эймс или любой другой агент провалился по моей вине