– Простите, – качая головой, откликнулся священник, – у меня сегодня был трудный день.

– Ваш поединок с телепроповедником?

– Вы его видели?

– Отец, о вас говорит весь город.

– Ну, здорово, – вздохнул он, закрыв глаза.

– Я уверена, Шэй тоже видел, если это вас утешит.

Отец Майкл посмотрел на меня:

– По милости Шэя мой церковный наставник считает меня еретиком.

Я задумалась о том, что сказал бы мой отец, если бы к нему пришел член его конгрегации, желая облегчить душу.

– А вы считаете себя еретиком?

– Разве любой еретик считает себя таковым? – ответил он вопросом на вопрос. – Честно говоря, Мэгги, я меньше всех должен был помогать вам выиграть дело Шэя.

– Да ладно вам, – сказала я, пытаясь поднять ему настроение. – Я как раз собиралась к родителям на ужин. Мы обычно встречаемся по пятницам. Присоединяйтесь.

– Не хочется навязываться…

– Поверьте, еды у них хватит, чтобы накормить страну третьего мира.

– Ну что ж, – ответил священник, – с удовольствием.

Я выключила настольную лампу.

– Можем поехать на моей машине, – предложила я.

– Я оставлю мотоцикл здесь на парковке?

– Вам позволено ездить на мотоцикле, но не разрешается есть мясо по пятницам?

Он по-прежнему имел вид человека, у которого земля уходит из-под ног.

– Должно быть, Отцы Церкви решили, что легче воздержаться от мяса, чем от «харлея».

Я провела его через лабиринт картотечных шкафов, занимающих офис Союза защиты гражданских свобод, и мы вышли из здания.

– Угадайте, что я обнаружила сегодня, – сказала я. – Люк от старой виселицы, бывшей в тюрьме штата, находится в кабинете капеллана.

Взглянув на отца Майкла, я поняла, что такое призрак улыбки.

В кабинете доктора Ву мне нравилось то, что там была целая стена фотографий. На огромной пробковой плите висели снимки пациентов, которые, несмотря ни на что, выкарабкались после операции на сердце, проведенной доктором Ву. Там были сидящие в подушках младенцы, портреты на рождественских открытках и мальчишки из Малой лиги. Это была фреска, отображающая успех.

Когда я впервые рассказала доктору Ву о предложении Шэя Борна, он, внимательно выслушав меня, признался, что за его двадцатитрехлетнюю практику не было случая, чтобы сердце взрослого человека подошло ребенку. Сердце растет согласно нуждам организма, и поэтому любой орган, который могли предложить Клэр для трансплантации, взяли бы у другого ребенка.

– Я осмотрю его, – пообещал доктор Ву, – но не хочу, чтобы вы обольщались.

И вот доктор Ву усаживается передо мной на свое место и кладет ладони на стол. Я всегда восхищалась тем, как он на ходу здоровается с людьми за руку или машет им, словно эти его конечности совершенно обычные, а не чудодейственные. Не смешно ли, как всякие знаменитости, что в подметки не годятся доктору Ву с его руками, застраховывают свои груди, ноги и прочее?

– Джун…

– Говорите скорее, – с притворным энтузиазмом сказала я.

Доктор Ву встретился со мной взглядом:

– Оно идеально подходит для Клэр.

Я заранее зажала в кулаке ремешок от сумки, намереваясь торопливо поблагодарить его и спастись бегством из кабинета, пока не начну рыдать над очередным утраченным сердцем, но эти слова приковали меня к стулу.

– Я… прошу прощения?

– У них одинаковая группа крови – третья положительная. Совместимость тканей крови у них нереактивная. Но – примечательная особенность – его сердце как раз нужного размера.

Я знала, что искали донора с весом в пределах двадцати процентов от веса пациента – что для Клэр составляет от шестидесяти до ста фунтов. Шэй Борн – мелкий мужчина, но все же взрослый. Он должен весить сто двадцать – сто тридцать фунтов.

– С медицинской точки зрения это лишено смысла. Теоретически его сердце слишком маленькое для выполнения работы, необходимой организму… И все же он кажется здоровым как лошадь. – Доктор Ву улыбнулся. – Похоже, Клэр сама нашла себе донора.

Я замерла. Вроде бы новость замечательная, но я едва дышала. Как отреагирует Клэр на подоплеку этого донорства?

– Ей нельзя говорить, – сказала я.

– Что у нее будет трансплантат?

Я покачала головой:

– Его происхождение.

Доктор Ву нахмурился:

– А вы не думаете, что она сама узнает? Все передают в новостях.

– Донорство органов делается анонимно. Кроме того, она не хочет сердце от парня. Она всегда это говорила.

– Тут дело не в этом, да? – Доктор пристально посмотрел на меня. – Это мышца, Джун. Ничего больше и ничего меньше. То, что делает сердце пригодным для трансплантации, не имеет ничего общего с личностью донора.

Я посмотрела ему в глаза и спросила:

– Что бы вы сделали, будь она вашей дочерью?

– Будь она моей дочерью, – ответил доктор Ву, – я бы уже назначил день операции.

Я пытался сообщить Шэю, что о нем говорят в шоу Ларри Кинга вечером, но он то ли спал, то ли просто не хотел отвечать. Вместо этого я достал спиральку, спрятанную за цементным блоком в стене, и разогрел воды для чая. Гостями шоу были тот чокнутый священник, с которым отец Майкл препирался за стенами тюрьмы, и какой-то напыщенный академик Иэн Флетчер. Трудно сказать, у кого из них была более интригующая предыстория: у преподобного Джастуса с его передвижной церковью или у Флетчера, выступавшего на телевидении с атеистическими программами, пока ему не попалась маленькая девочка, творившая чудеса и воскресавшая мертвых. В конце концов он женился на одинокой матери этой девочки, что, по моему мнению, сильно ослабило убедительность его передач.

Все же Флетчер превосходил в ораторском искусстве преподобного Джастуса, который то и дело вскакивал с места, словно наполненный гелием шарик.

– Есть старая пословица, Ларри, – сказал священник. – Нельзя избежать неприятностей, но не обязательно выставлять свою карточку на обеденном столе.

Ларри Кинг постучал карандашом по столу:

– И под этим вы подразумеваете, что…

– Чудеса не превращают человека в Бога. Доктор Флетчер должен знать это лучше любого другого.

Невозмутимый Иэн Флетчер улыбнулся:

– Чем больше уверен в своей правоте, тем вероятнее, что ошибаешься. С этой поговоркой его преподобие Джастус, видимо, еще не сталкивался.

– Расскажите нам о роли телевизионного атеиста, – попросил Ларри.