– Чушь. Никого вообще не хотели убивать, я уверен. Да, дядя с Грайно не ладили, но к той охоте как раз примирились. Они оба ценили друг друга, вопреки всему.

«Ага, – заявили в голове Янгреда все Три Короля хором. – Ну совсем как мы – друг друга». Янгред с сомнением хмыкнул, но спорить с воеводой не стал. Он понимал: нехватка сведений не позволит ему доискаться до правды, а вот к ссоре привести может.

– Имшин… – с губ Хельмо снова сорвался болезненный вздох, – слепа. Слишком любила Грайно. Он обучал её языку, просвещал в наших традициях и церемониалах. Она горевала о нём. Даже приезжала. Всё искала, где его похоронили, а могилы-то нет. Говорят, их… и Грайно, и других… оставили прямо там, в лесу, то ли зарыли, то ли бросили в болото. Сам царь это сделал, прежде чем повредился разумом. Я…

– Ты ведь тоже искал, да? – Янгред был уверен, что прав. Задав вопрос, он тронул Хельмо за руку, сведённую судорогой. – Пальцы-то побереги.

Солнечный воевода закусил губу.

– Да. Я ездил туда, где царь охотился, несколько раз. К болоту. Без толку. – Он рассеянно обернулся. – Солдаты приближаются. Идём.

Он первым вышел из темноты арки под слабый лунный свет. Янгред последовал за ним и кивнул своим: во дворе стояла огненная стража, огненные же смотрели из бойниц башни. Рыцари быстро отодвинули засовы, отворили ворота. Хельмо и Янгред глянули вперёд. Вдоль русла речки горели костры, суетились снабженцы и станоставцы.

– Так странно, – тихо произнёс Хельмо.

– Что?

– Прямо сейчас, собираясь в который раз ночевать на улице, я чувствую, будто я наконец дома.

– О… – Невольно Янгред издал смешок, хотя мысли были всё ещё полны досады на себя. – Я полностью разделяю твоё чувство. В конце концов, дом – это то место, где ты можешь наконец смыть кровь.

– Тогда идём домой?

Хельмо улыбался почти без горечи. В его взгляд возвращалось умиротворение, смешанное с накопленной усталостью. Можно было надеяться, что сейчас именно она – целитель, который усыпит прошлое. Особенно если немного выпить.

– Да, идём.

Домой. И они молча начали спускаться с холма.

Обычно привязанность и взаимопонимание не рождаются за считаные дни – они приобретаются ценой множества испытаний. Но иногда множество испытаний приходится всего-то на несколько недолгих дней.

Лусиль крутилась перед большим зеркалом и примеряла кокошник. Расшитый синими самоцветами и золотом, с тянущимися вдоль висков жемчужными нитями, но всё равно дурацкий, убор этот, казалось, неимоверно уродовал её, придавая макушке продолговатую форму. Наверное, если бы на сияющих в небе звёздах жили какие-то не похожие на людей существа, у них были бы вот такие головы – шершавые, вытянутые, словно яйца.

Тем не менее работа была искусная, нельзя не признать: на нитях-ряснах жемчужинка к жемчужинке, самоцветы аккуратно гранёные, сама форма кокошника – точёная, словно храмовое окошко. Хороший подарок. Дорогой. Принимая его от бояр местной Думы, Лусиль даже подарила всем им взамен свою улыбку. Улыбку и, разумеется, пощаду. Адра – город, куда она сегодня вступила, – сопротивлялся мало, не больше, чем нужно, чтобы раззадорить. А затем у него нашлись за душой две вещи, упрощающие любой штурм: ветвистая система ведущих к кремлю тайных ходов и предатели-перебежчики, готовые эти ходы выдать.

Человек двадцать из адрского гарнизона Лусиль всё же повесила, – тех, кто дольше всех не пускал её в ворота, кто лил ей на голову кипящую смолу. Кипящая смола за время походов прочно и по праву заняла место среди ненавистных Лусиль вещей, рядом с косточками в ягодах и тишиной. В целом же это всё-таки была довольно лёгкая победа – очередная из лёгких побед. Основное ополчение Хинсдро не пыталось уже оборонить дальние крепости и жалось к столице, таинственное же Второе ополчение никак себя не являло. Впрочем, даже так настроение Лусиль оно ухитрилось испортить. Неважный знак.

Тамошнему полководцу не чужда была хитрость: встав под взбунтовавшейся Инадой, он споро разослал несколько противоречивых писем. В одном он утверждал, будто со своей горсткой (якобы в жалкую тысячу человек) идёт в погоню за лунными по северо-восточной дороге, – это заставило Лусиль впустую отрядить часть войск в засаду. В другом полководец заверял, что остаётся осаждать мятежников, – это письмо на свою голову перехватил свежий отряд, посланный Сивиллусом, и счёл поводом отдохнуть в пути и опоздать на соединение. А ещё было, видимо, третье письмо, никому не доставшееся. Именно там сообщалась правда, которую Лусиль добыли быстрокрылые разведчики Цу. О том, что Второе ополчение какой-то хитростью взяло Инаду за два дня и уже находится вовсе в другом месте.

Лусиль, конечно, не боялась – людей новый враг вёл мало, не тысячу, но и не десять. А вот быть дурой ей совершенно не хотелось. Одно радовало – собственный «подарочек», оставленный в одном из городов у полководца на пути. Цу постарался. Очень постарался…

Она оправила бело-голубое платье, тоже подарочное, и повыше приподняла кокошник – местная привычка надвигать его на лоб ей не нравилась. Затем она аккуратно подёргала жемчужные нити, уложила их вдоль груди и схватила пуховку вместе со склянкой свекольного порошка, чтобы нарумяниться. Очередная глупость. Лусиль любила свою благородную бледность, но в Остраре румянец был в чести, а перед боярами хотелось казаться своей. Поднося пуховку к щеке, она ещё раз в себя всмотрелась – и опять ничего не откликнулось в груди. Кокошник раздражал, платье казалось слишком свободным, обувь – отвратительно мягкой. Хотелось поскорее снова надеть добротную хлопковую рубашку, поверх – вторую, из плотного льна, и, наконец, – свои начищенные доспехи. Не говоря уже о привычных шоссах и сапогах.

Лусиль вдруг обхватили со спины за пояс и приподняли над полом, – она, не ожидавшая этого, но хватку легко узнавшая, сердито и в то же время не без удовольствия завизжала. Угадала правильно: над плечом её уже маячило в зеркале тонкое, красивое лицо Влади. Ловко же он прокрался вдоль стены, не попался отражению. И шагов его Лусиль, как и почти всегда, не услышала: он двигался мягче кошки.

– Ах ты! – возмутилась она, не спеша, впрочем, высвобождаться. Её и так уже аккуратно ставили на пол.

– Ах я. Охорашиваешься?

Прохладные ладони легли на плечи, и Влади принялся внимательно её рассматривать. Глаза его в ярком освещении нескольких ламп казались почти хрустальными; здешнюю рубашку с красным «птичьим» орнаментом по вороту он не надел, ограничился простой белой, зато отказался от синего отороченного мехом плаща – острарская знать на пиры плащей не носила, предпочитала кафтаны. Волосы Влади аккуратно расчесал, они струились по плечам, и среди них поблёскивала нитка речного жемчуга. Лусиль невольно фыркнула.