– Те скорбящие, – спросила София. – Они… это лакримы? Люди без лиц?

– Да. Мы привыкли называть их скорбящими, но слово «лакримы» тоже к ним применяют.

София задохнулась. Сердце понеслось вскачь, она с силой вцепилась в жесткую шерстку Ноша. Девочка задумалась о долгом поиске, начавшемся в Бостоне. О путешествии в Папские государства, о проникновении в Темную эпоху и потом в Авзентинию, о возвращении с авзентинийской картой в руках… И все ради того, чтобы отыскать единственных на всем свете людей: Минну и Бронсона Тимс, ее родителей, пропавших давным-давно… и превращенных в лакрим. В скорбящих.

– Что такое? – негромко спросил Горькослад.

– Златопрут однажды обмолвилась, будто тучегонители способны исцелять лакрим… Она вроде даже видела, как происходит восстановление. Это действительно так?

– Да. Если, конечно, они еще сохраняют плоть и кровь, не став окончательно призраками. Ты, может быть, слышала, что странствия лишают их вещественности? Скорбящие как бы растворяются в потоке воспоминаний, что обрушивается на них в миг разделения эпох. Так вот, пока они сохраняют телесность, тучегонитель может вмешаться в эти воспоминания, растянуть время и просмотреть их все по очереди, пока не найдет собственные воспоминания скорбящих. Когда он извлекает их из общего половодья, скорбящий обретает индивидуальность. Это как смотреть на поле цветущей горчицы: все вместе – сплошной желтый разлив, а сорви один цветок – и он превращается в отдельное существо со стеблем и лепестками… Так что – да. То, о чем ты говоришь, вполне возможно.

– А мы в эту рощу заглянем? – трепетно спросила София.

– Нам как раз по пути: она недалеко от Оукринга. Боюсь только, там все как всегда и приблизиться мы не сможем. – Рука Горькослада успокаивающе легла ей на плечо. – Тебя потрясло что-то… Не расскажешь?

– На самом деле это главнейшая причина, почему я вообще здесь, – еле слышным голосом ответила София. – Ты вот ищешь сестру, а я – родителей. Я еще маленькая была, когда их в лакрим превратили. И у меня есть основания полагать, что они направились как раз к Жуткому морю. Думается, то место… роща в долине… Может статься, именно там я наконец их и найду.

Пепел посыпался после полудня. Небо окончательно затянуло, чуть позже надвинулись знакомые желтые облака. София встревоженно наблюдала, как они делались все плотнее и ниже, пока не повисли над самыми макушками деревьев.

– Видишь? – неизвестно зачем указал на них Горькослад. – Мусорные облака!

София не ответила. Скоро полетели первые хлопья, легкие, сероватые. Они разваливались на ладони, вправду напоминая тающий снег.

– Теплые… – сказала она.

– Именно, – отозвался Горькослад. – А запах заметила?

София понюхала свою ладонь:

– Пахнет как зола от костра.

– Должно быть, облака несут сюда пепел от далеких пожаров. Но зачем – даже отдаленно не представляю…

Нош продолжал неутомимо шагать. Пепел припудрил его рога, а скоро и тропинку и деревья по сторонам усыпала сероватая пыль. Лось издал хриплый звук, в котором София не сразу распознала кашель, и затряс рогатой головой.

– Впереди вода, – утешил его Горькослад.

Казалось, с каждым шагом засыпаемый пеплом лес становился все безмолвней и неподвижней. Даже в ручье, к которому Нош склонился промочить горло, по поверхности воды тянулись серые струйки. Нош негромко, встревоженно поревел. Вещий невесело рассмеялся в ответ.

– Что он говорит? – спросила София, когда двинулись дальше.

– Говорит, соскучился по зиме – и древний милостиво ниспослал летнего снега! – Горькослад покачал головой. – Боюсь, не могу с ним согласиться…

Склады располагались у воды один подле другого. Дверь одного была приоткрыта, и это вселило в Шадрака некоторую надежду. Если где-то открыта дверь, значит не очень тщательно прячутся, то бишь и опасности меньше. Стены у складов были кирпичные, в четыре этажа высотой, окна заросли пылью. Ни вывески, ни даже таблички, обозначающей назначение и принадлежность. Когда наружу вышел мужчина в клетчатой жилетке и стал набивать трубку, Шадрак понял – пришло время действовать.

Не скрываясь, он подошел к человеку и приветственно поднял руку. К его удивлению, мужчина Шадрака узнал.

– Министр Элли, – сказал он дружелюбно. Под широкополой шляпой виднелись пышные усы и землистые щеки.

Шадрак честно порылся в памяти, но лица не вспомнил.

– Утро доброе! Как поживаете? – спросил он нейтрально.

– Спасибо, мистер Элли, все в полном порядке. Всегда рад видеть министра сношений с сопредельными эпохами… – И поправился: – Ох, простите! Военного картолога! Вы, сэр, меня, конечно, не знаете, зато я вас знаю. Позвольте представиться: Бен Фергюсон, к вашим услугам. Мы все здесь так гордимся, что у вас служим!

Ничего не понимая, Шадрак пожал протянутую руку.

При приближении Шадрака Бен спрятал так и не раскуренную трубку в карман. Широко улыбаясь, он пригласил министра внутрь склада. Зубы у него были ужасно прокуренные.

– Хотите посмотреть, мистер Элли, как работа идет?

– Пожалуйста, Бен, зовите меня просто Шадраком. Что касается работы, я как раз для этого прибыл, – совершенно сбитый с толку неожиданным приемом, ответил министр.

– Замечательно! – с искренним воодушевлением сказал Бен. – Входите же! Все наши будут в восторге!

По-прежнему недоумевая, Шадрак проследовал за Беном в обширную комнату, простиравшуюся во всю длину здания. Здесь от стены до стены аккуратными рядами громоздились один на другой деревянные ящики.

– Наш склад, – сказал Бен, широким жестом обводя помещение. – Все упаковано, хоть сейчас отправляй. А вот тут, сэр, на гвоздике у двери, – инвентарная ведомость: каждый ящик учтен. Все сто штук только вывоза ждут! Позвольте вас порадовать: ничегошеньки не пропало!

– Весьма впечатляет, – ощущая смутное беспокойство, ответил Шадрак.

– А здесь, господин министр, у нас проход в соседнее здание, – ныряя в «тоннель» между ящиками, продолжал рассказывать Бен.