Герцог встал, обуреваемый разнообразными чувствами, главным из которых было удивление.

– Думаю, для вас самым лучшим выходом стало бы замужество, – заявил он. – Господь свидетель: вы не созданы для того, чтобы быть прислугой. Будь вы мужчиной, я бы посоветовал вам стать адвокатом.

Оливия посмотрела на него полным недоверия взором, который можно было не растолковывать словами: теперь он будет ее судить?

– Ваша светлость…

– К вам пристает кто-то из прислуги? Внизу происходит что-то нехорошее?

Оливия поднялась со стула.

– Я прекрасно управляю прислугой, – заявила она. – И я никогда в жизни не стала бы плакать из-за такого пустяка, как неповиновение лакея!

– Тогда что же…

– Я скажу вам, если вы ответите мне на один вопрос, – безучастно произнесла Оливия.

Герцог больше не понимал, кто ведет этот разговор. Какая нелепость! Он не связан ее условиями и не обязан отвечать на ее вопросы, а то взамен она, того и гляди, попросит луну с неба. Хотя, признаться, ему уже все равно.

– Что ж, хорошо. Тогда отвечайте же мне, почему вы плакали?

– Потому что я не такая, какой надеялась стать. И мне это неприятно.

Это ему ни о чем не говорило.

– Что вы имеете в виду? Кем вы хотели стать?

– Я хотела быть человеком получше. Таким, который не изменяет своим идеалам.

Боже! Ошеломленный ее ответом, помрачневший Марвик отвернулся от Оливии и посмотрел на книжные шкафы.

– Что ж, выходит, нас обоих привело сюда похожее настроение, – проговорил он. – Но поверьте мне, миссис Джонсон, вы преодолеете это.

– Как это сделали вы?

Он проигнорировал ее вопрос.

– Доброй вам ночи, – промолвил Марвик.

– Но вы не ответили на мой вопрос.

– Нарушение слова – одна из привилегий герцога, – холодно сказал он.

– Хорошо, не отвечайте. Но я все же задам свой вопрос: почему вы читаете Остин, если потеряли надежду? К чему мучить себя счастливыми концами историй, если вы считаете, что они невозможны?

Герцог смотрел на книги. Она зашла слишком далеко. Почему она решила, что у нее есть право разговаривать с ним подобным образом?

Но почему он сам постоянно провоцирует ее?

– У вас есть все преимущества, – пылко произнесла она. – Не существует причины, которая мешала бы вам вернуться к нормальной жизни и обрести то, чего вам, как вы полагаете, недоставало. Поверьте мне, если бы я была на вашем месте, я бы переделала себя!

Язвительность в ее голосе пронзила герцога как крюк, впившийся ему в грудь. Да, она действительно переделала бы себя, черт возьми! Она понятия не имеет об уважении, о границах, о собственном месте. Не представляет, что такое ограничения. Марвик оглянулся через плечо, чтобы усмехнуться и сделать ей ехидный выговор, в чем она так отчаянно нуждается.

Но, взглянув на Оливию, он лишился слов. Она стояла, прижав к груди роман, – высокая, с удлиненной талией, вся цвета осени, с огненными, как умирающие листья, волосами, а в ее лице не было и капли язвительности. Скорее, его выражение было сдержанным, решительным, полным надежды. Вот бы и ему быть таким же смелым, как она. Оливия самонадеянно бросает ему вызовы, будто это не самое досадное и дерзкое дело…

– Вы можете себе представить… – заговорил он, не узнавая собственного голоса – столько в нем было плотской порочности. – Возможно ли, что вы, прожив достаточно долгую и тяжелую жизнь, догадаетесь, что я проглочу вас одним куском, использую вас, уволю – и все для того, чтобы на единственный миг увидеть на вашем лице эту дурацкую наивность? Счастье дурочки, вот что это, Оливия! Но жизнь выбьет его из вас. И я бы сделал это прямо здесь, если бы я хоть на мгновение мог вернуться к себе, помоги мне, господи! Ваша глупая вера будет получше.

Ее губы приоткрылись. Он ее поразил. Хорошо! Она верит в хорошие концы. И считает, что волшебные сказки имеют какую-то связь с реальностью. Он хотел не только удивить ее.

Марвик понял, что шагнул к Оливии, только тогда, когда она отскочила назад. Он заставил себя остановиться и сжал руки в кулаки. Эта прыгающая, пылающая потребность, которая так внезапно охватила его, не была страстью – это было куда более темное, опустошающее чувство. Его ногти впились в ладони.

Но надежда – это наркотик, не так ли? К тому же он – большой специалист по расставаниям. Ни один наркотик никогда не показался бы ему более экзотическим, не заставил бы так сильно дрожать от желания получить его, как надежда. Какой ненормальный, отчаянный аппетит. Иначе почему бедные проматывают последние монетки в лотереях и объединяются, когда до них доходят слухи о слезах, текущих по щекам деревянных идолов? Какая им польза от подобных выдумок?

Но если он попробует ее на вкус, то, возможно, сможет хоть на мгновение сосредоточиться.

– Хорошо, что Джонз ищет вам замену. – Его голос больше походил на рычание. Он не верит в волшебные сказки. И не собирается насиловать эту наивную. Черт с ней! – В этом доме для вас счастливого конца не будет, поверьте мне.

– И для вас тоже, – тихо промолвила Оливия.

– Вы пытаетесь поймать на крючок неподходящего мужчину.

– Так вы больше не выйдете?

Он набросился на нее. А она даже не дрогнула, осталась совершенно неподвижной, только смотрела на него широко распахнутыми глазами. Это привело Марвика в ярость.

– Вообразили себя благодетельницей?! – Слова сердито вырывались из его горла. – Вы вбили себе в голову, что можете мне помочь?!

– Нет, – прошептала Оливия. – Или… я не знаю… Я только хотела сказать, что вы…

– Вы – моя служанка. Вы понимаете это, миссис Джонсон? Возможно, я дам вам рекомендацию. Вы – дерзкая и невнимательная! Будь я в здравом уме, я бы не смог рекомендовать вас кому-то.

Оливия помрачнела. Герцог спросил себя, почему ему так хотелось, чтобы на ее лицо упала тень. Это выражение подходило ему не больше, чем выражение надежды.

– Это несправедливо, – равнодушно промолвила Оливия. – А вас нельзя назвать несправедливым человеком.

– Да?! – Его горло опалил смех. – Вы действительно настолько глупы?

– Нет. – Оливия приосанилась. Дьявольщина, да она собирается с силами, и этот чертов свет опять озаряет ее лицо! – Даже в самое трудное время вы никому не сделали зла. А когда у вас были времена лучше, вы помогали беднякам. Те власть и влияние, с которыми вы в тяжелые времена управляли вашей партией и даже целой нацией… благородный пример вашего искусства управлять… Все это можно вернуть, и я не понимаю… – сбивчиво говорила она.

Герцог схватил ее за плечи. Впился губами в ее губы. Вдохнул в себя ее удивленный вскрик и прикусил ее нижнюю губу, и лишь какие-то остатки здравого смысла не дали ему укусить ее до крови. Ему хотелось, чтобы она взвизгнула, и Оливия это сделала.