У комолякинских боевиков были калаши, но не устаревшие «весла», не «пять-сорок пятые» армейские мухобойки, не АКМСы, а какие-то странные, неизвестной Руслану Кимовичу модели – с лазерными прицелами, вспышки красных нитей которых то и дело слепили Хосы, сбивая его с толку.

Преимущество в динамичной перестрелки, когда противник все время перемещается, «лазерники» не давали, но стоило только Хосы задержаться на одном месте больше, чем на десяток секунд, как он сразу замечал ползущие к нему по снегу красные пятнышки, и приходилось тут же менять дислокацию. Он прекрасно понимал: если такое пятнышко перепрыгнет со снега или ствола дерева на него – все, он – труп…

Хосы не мог уйти далеко в лес – он ждал Воронцовской ракеты, а ее все не было и не было, хотя времени прошло уже не мало. Руслан Кимович гнал от себя плохие мысли. Все же Воронцов – парень не промах, да и на базе, судя по стреляющим сейчас в него стволам, осталось от силы пара человек, а то и вовсе никого! Эта уверенность подкреплялась еще и тем, что со стороны базы не слышно было ни звука, а Воронцов, случись что, вряд ли сдался бы без боя.

Комолякинцы охватывали Хосы широким полукругом, искусно прячась за сугробами и стволами громадных елей, а вперед лезли и лезли, не взирая на стрельбу, громадные, рыжие псы, оскаливающие длинные желтые клыки. Хосы кидал светошумовые гранаты, стараясь отпугнуть, сбить с толку волкодавов, но они не обращали на его гранаты никакого внимания – вспышка, рев, визг, и вновь по снегу мчаться рыжие тени, прижав уши и оскалив зубы.

И тогда пришлось делать то, чего делать не хотелось ни под каким видом – убивать собак. Руслан Кимович через всю жизнь пронес в своей душе любовь к Хуге – огромному тянь-шанскому волкодаву, который катал его на себе, когда маленький Руслан еще не мог самостоятельно ходить, который охранял его на улице их маленького дунганского поселка, затерянного в отрогах Тянь-шаня…

А сейчас очень похожие на Хугу собаки перли через снег прямо на него, и Хосы ничего не оставалось, как в упор убивать преданных своим хозяевам, свирепых зверей, которые не знали, что значит трусость…

У Хосы было две боевые гранаты, припасенные на «черный час», с помощью этих гранат, модернизированного варианта «лимонки», он мог бы уменьшить за раз количество противников вдвое, но кидать гранаты в лесу, где деревья растут так часто, что человеку и встать-то не где из-за ветвей – полное безумие. Правда, один способ все есть – надо встать, и изо всех сил метнуть гранату так, чтобы она перелетела деревья и упала на противника сверху. Этому способу гранатометания Руслана Кимовича научил веселый лейтенант-пограничник, еще в семьдесят девятом, когда их только-только ввели в ту Богом забытую страну исполнять свой интернациональный долг. Но, во-первых, в афганской «зеленке» бросить гранату выше их скрюченных саксаулообразных деревьев мог и ребенок, а тут вокруг стояли десятиметровые ели, а во-вторых, для того, чтобы так кинуть гранату, надо было встать, а вставать-то как раз и нельзя – тут же получишь пулю.

Он попробовал контратаковать – его отчаянный бросок на встречу группке из трех автоматчиков едва не закончился плачевно для него самого, боевики упали в снег на долю секунды раньше, чем он выстрелил в переднего, и тут уж Хосы пришлось нырять в сугробы, словно куропатке – стрелять его противники умели и делали это очень часто, не жалея патронов.

Был еще один, самый крайний способ выпутаться из этой передряги, но Хосы тянул время, ожидая, когда над лесом взмоет выпущенная Воронцовым ракета. А ее все не было…

Стрельба стихла как-то разом, одновременно. Руслан Кимович, ожидая каких угодно подвохов, осторожно выглянул из-за ствола могучей ели – тишина! Кое-где были заметны шевеления, и опытный глаз Хосы сразу определил – отползают. Что-то случилось, но что?

Руслан Кимович попробовал сделать пару вылазок – ему не дали, пресекая любые попытки двинуться в сторону Комоляк. Боевики окопались в снегу, темноту пронзали ярко-красные линии лучей лазерных прицелов, высвечивающих то дрожащие хвойные ветки, то колонны-стволы, то вихри снежинок, образовавшиеся на месте упавшего сверху снега.

Хосы отполз назад, переменил обойму, и затаился, выжидая. Как там Воронцов? Не связано ли это неожиданное затишье с тем, что его взяли? Или, наоборот, он оттянул на себя часть сил комолякинцев, и Хосы теперь стараются не пустить на помощь напарнику? Но тогда почему так тихо?

Руслан Кимович осторожно двинулся по сугробам, ползя вдоль притихших автоматчиков, держась от них метрах в пятнадцати, и стараясь, чтобы его не заметили раньше времени. Постепенно он продвинулся далеко к западу, оставив комолякинцев сторожить сугробы.

Тут можно было встать, и бегом бежать к базе – в любом случае Воронцова надо выдергивать оттуда, слишком много времени прошло, пора было уходить…

Автоматная очередь прозвучала, словно гром среди ясного неба – противник Хосы оказался даже большим профи, чем ожидал Руслан Кимович, который посчитал, что он уже в безопасности, и бездарно напоролся на выдвинутый в сторону «секрет», который частыми очередями прижал Хосы к земле, и держал теперь под прицелом. Пришлось отступать назад…

* * *

Я забрался под вертолетный брезент, натянутый на легкий каркас из пластиковых трубок, кривясь от боли, отдышался и выкатив из кармана маленький, похожий на карандаш фонарик, включил его и зажал в зубах. Тонкий луч метнулся по серой, стальной обшивке вертолета, и я невольно присвистнул, чуть не выронив фонарик изо рта…

А удивляться было чему. Передо мной стоял на специальном стальном щите изящный, вытянутый, словно акула, вертолет со сложенным винтом, стремительный, красивый, если это слово можно было применить к винтокрылой машине. Я, приволакивая ногу – боль в боку почему-то рикошетом ударяла в бедро, видимо, собачьи клыки задели какой-то важный нерв, обошел вокруг вертолета, пытаясь увидеть, где у этого чуда топливный бак.

Ничего похожего я не нашел, поэтому решил распотрошить вертолет со всех сторон. Но сдвижные двери пилотской кабины были закрыты, и сколько я не пытался, так и не смог найти на гладкой поверхности хоть какой-нибудь намек на замок или хотя бы ручку.

Вообще, вертолет казался выточенным или отлитым из единого куска металла образованием, и я все яснее начал понимать, что вот так, обычными, варварскими, так сказать, методами мне с ним ничего сделать не удастся. Надо было спешить – до того, как стимулятор закончит действовать, хорошо бы было выбраться за забор, а потом придется ползти, как Маресьеву, теряя сознания от боли, но это уже будет потом…

О Кате я старался вообще не думать, но какая-то часть моего мозга настойчиво подсовывала воспоминание о карте. На ней в радиусе шестидесяти с лишнем километров не было никакого жилья…

Отчаявшись что-либо сделать с вертолетом, я разозлился, отошел на несколько шагов и – а, будь что будет! – пару раз выстрелил в лобовое стекло кабины. Пули, срикошетив, пробили в брезенте дырки и ушли в белый, вернее, в черный, по ночному времени, свет. На тонированном стекле осталось лишь еле заметные царапины!