Минута пролетела, как мгновение. Встав, я прошел по комнате к двери, ткнул в нее здоровой рукой с пистолетом, и безо всякой осторожности шагнул вперед – на осторожность у меня просто не осталось сил…

За дверью оказался коридорчик, видимо, ведущий на улицу, и еще пара дверей, таких же мабутных, как и та, которую я только что открыл.

За одной из дверей обнаружился чулан или кладовка – полки, ящики, какие-то мешки, лопаты… Я толкнул другую и очутился в больничной палате, или даже скорее, в операционной. Пахло лекарствами, стояли стеклянные шкафы, медицинское оборудование, что-то пикало, редкие зеленоватые зигзаги проносились по экранам дисплеев. Кипел на столике в углу стерилизатор, а прямо посредине комнаты, окруженная стойками с капельницами, опутанная проводами и шлангами, возвышалась пластиковая лежанка, на которой я увидел неподвижное, без признаков жизни, женское, судя по формам, тело. Лицо женщины покрывали бинты, лишь там, где должны были находиться глаза и рот, в бинтах имелись узкие просветы.

«Катя!», – обожгла меня первая мысль, тут же куда-то далеко отшвырнувшая боль. Я бросился к лежанке, вгляделся и… и вздохнул с облегчением – эта женщина была выше, или, в данном случае – длиннее Кати, да и рука, видневшаяся из-под края простыни, явно принадлежала другому человеку.

Еще раз окинув комнату взглядом, я проковылял к окну, выходящему на улицу, осторожно выглянул из-за белой занавески.

Огонь, разожженный нами, давно потух, и в темноте даже не было видно, дымиться ли там что-нибудь, или комолякинцы залили пламя окончательно. На фоне белого снега хорошо просматривался валяющийся пожарный рукав, неподалеку стояла помпочка. Вокруг не было ни души, зато стрельба в лесу отчетливо слышалась даже сквозь двойные стекла. Скорее всего, с Хосы сейчас воевали все обитатели Комоляк, и я начал всерьез опасаться за шефа – один против десятерых, да еще собаки в придачу!

«Пока есть время, надо искать Катю по другим избам!», – подумал я, и двинулся к двери, как вдруг за моей спиной раздался сдавленный стон. Я, насколько мог быстро, повернулся, держа беретту в вытянутой руке – тело на лежанке пошевелилось, и сквозь бинты до меня донесся сдавленный, свистящий шепот:

– А-а-а! Нечаянная встреча, чаянная радость! З-здравствуй, мистер… Бука! Вот уж судьба, где свиделись! Что смотришь? Не узнал? С-с-ссука!..

Я потряс головой, словно отгоняя наваждение – судя по всему, передо мной была Ирина, та самая, с которой я познакомился еще в Питере, и которую, как я думал, убил на набережной Яузы почти неделю назад…

– Узнал… – между тем прошипела женщина, пытаясь приподнять голову: – А поз-зволь спрос-сить, что тебе тут надо, с-с-сволочь?…

Я молчал. Надо было уходить, надо было искать Катю, но я словно прирос к полу, словно оцепенел. Передо мной лежал страшно изуродованный человек, причем изуродованный ни кем-нибудь, а мною, и в душе я почувствовал вдруг такую вину, такую жалость к Ирине, что у меня подкосились ноги…

– Что же ты встал столбом? Небось, за ненаглядной своей прискакал, а? – Ирина наконец дотянулось рукой до кнопки сбоку лежанки, и подголовник с жужжанием приподнялась так, что сквозь щели в бинтах на меня блеснули полные ненависти глаза.

– Нету тут твоей… Сбежала! Наверное, волки догладывают сейчас ее косточки в лесу! Ух, как ты вскинулся, глазки заблестели! А ты чего такой… ободранный? В кровищи весь! Больно тебе, наверное? Может, укольчик хочешь? Тут такие ампулки есть – кольнулся, и ничего не болит, все небо розовое, а по телу дрожь приятная ползет, словно ты только что кончила…

– Это правда, что Катя… сбежала? – хриплым голосом спросил я, делая шаг к лежанке.

– Правда, правда! Когда – не скажу, не знаю, мне тут, под укольчиками, время считать нет надобности! Так что зря ты сюда приперся… И дружка своего притащил! Вас ведь двое, я правильно слышу?

– Куда пошла Катя? – спросил я. Во мне боролись жалость и непонятно откуда вдруг накатившая лютая злоба. Я буквально трясся от этой внутренней борьбы, скрипя зубами и сжимая кулаки…

– Откуда ж я знаю… – Ирина двинула плечом, и тут же зашипела от боли: – Ты! Скотина! Ты же изуродовал меня, стрелок хренов! Не умеешь стрелять – так не берись, мудак! Я же была… – она всхлипнула: – Я же была Барби, мужики штабелями падали, а теперь…

Ирина вдруг выгнулась дугой, задрала руку и потянула с лица свою белую маску, которая не охватывала всю голову, лишь покрывала ее.

Я увидел красную, вздувшуюся, местами лопнувшую кожу, лишенный волос череп, страшную рану на месте носа, жуткие шрамы на подбородке и щеках…

– Что, нравиться? – выкрикнула женщина, швырнула в меня повязку, откинулась на лежанку и разрыдалась в голос.

Пауза затянулась – я с ужасом смотрел на, воистину, дело рук своих, а Ирина плакал, все тише и тише. Наконец она замолчала и шепотом сказала:

– Исправь свою ошибку, Воронцов! Застрели меня, слышишь?! Я не хочу больше жить! Я не хочу жить вот с такой рожей, с таким телом, и с мыслью, что убогая! Убей меня, гнида! Ты, слышишь меня?!

Она еще что-то кричала, билась в истерике, не в силах поднять свое тело с лежанки, кричала, молила, но я больше не мог этого видеть. Попятившись к двери, я вывалился в коридор и заковылял, придерживая рукой раненый бок, к двери, ведущий на улицу. Слишком, слишком сложно и прихотливо устроен этот мир, если схватка с твоим демоном зла делает тебя подобным ему…

Так, нужно успокоиться, нужно собраться и прийти в себя. Я тряхнул головой, скрипнул зубами от боли, пронзившей все тело и огляделся.

Внутри ограды по прежнему никого не было, сиротливо распахнутые створки ворот наводили непонятную тоску. Я, не таясь, обошел все три жилых домика, заглянул в баню, в сарайчик, стоявший на отшибе, и только тогда поверил, что Ирина говорила правду – Кати тут действительно не было.

Действие стимулятора кончалось. Вытащив из клапана жилета последний шприц-тюбик, я секунду помедлил, вспомнив, что мне говорила Ирина про «укольчики», потом решительно вколол иглу в бедро, выжал содержимое, и заковылял к вертолету, хвост которого торчал из-под натянутого на ребристый сборный каркас брезента. Выберемся мы с Хосы из этой дыры или нет, это еще вопрос, а вот эти гады отсюда точно не улетят!

Руслан Кимович Хосы пропадал… То, что он пропадает, стало понятно, когда он попытался, изрядно потаскав за собой противников по заснеженному лесу, оторваться и уйти от них. Ничего не вышло. Преследователи висели на хвосте, как привязанные, словно стая легавых, обложившая кабана. Они не давая Хосы уйти, и в то же время сами не подставляли свои головы под пули – за все время перестрелки ему удалось всего раз попасть в одного из боевиков, да и то, скорее всего, Хосы лишь ранил автоматчика.

«Профессионалы, мать вашу!», – внешне оставаясь совершенно спокойным, внутренне психовал президент «Залпа», переползая от дерева к дереву. Пули с противным хрустом ударяли в стволы, от чего все деревья вздрагивали, и сверху сыпался снег. Хвала всем богам, какие есть на свете, что в него до сих пор не попали, хотя один раз он здорово подставился, неосторожно высунувшись из-за заснеженной коряги, и остался живым лишь чудом…