все господа, сидевшие в зале, с уважением провожали кавалера взглядами.

Когда Максимилиан помог ему разоблачиться, завтрак уже был на столе. Кавалер уселся есть, но тут пришел брат Ипполит:

– Стражник этот спрашивает, какие будут у вас распоряжения. Или подождать ему, пока вы позавтракаете?

Волков, задумчиво разглядывавший свой меч, уставился на Сыча и спросил:

– Ну, меч-то мы мой нашли, а что теперь делать? Как нам дальше вещицу нужную искать?

Сыч стал чесать небритое горло, потом затылок, напряженно размышлял, корчил рожи и, вздохнув, произнес:

– И ниточек нет у нас никаких, вот ежели бы вы сказали, что хоть ищем. Может…

– Нет, – прервал его Волков. – Не скажу.

– Нам бы Вильму сыскать или Ганса Спесивого. Если они в «Безногом псе» орудовали, то и знают про купчишку вашего. Да вот как их сыскать.

– Монах, – чуть подумав, произнес кавалер, – передай сержанту, пусть кабатчика из «Безногого пса» берет и в крепкий дом тащит, а еще Черного Маера, если не подох, тоже пусть пристроит туда же.

Брат Ипполит кивал, запоминая.

– Ну, верно, – соглашался Сыч, – поспрошаем. Может, что и узнаем.

Волков велел жестом всем удалиться, и Эльза обратилась к нему негромко из-за плеча:

– Распорядитель спрашивает, вам вина, господин, или пива?

– Пива, – отвечал кавалер.

Эльза положила на красивую тарелку жареной ветчины и жареных яиц, а сама чуть не бегом кинулась за пивом.

* * *

… Черный Маер едва дышал – соратника Ганса Спесивого пока решили оставить в покое. А вот трактирщика Ёзефа Руммера в «Безногом псе» не оказалось. И дома тоже. О том кавалеру сообщил сержант. Волков смотрел на Гарденберга с подозрением, не верил он ему и подумывал, что сержант мог предупредить Руммера, только вот зачем ему было это нужно. Разве что трактирщик откупился. А сержант под этим взглядом чувствовал себя очень неуютно, он мялся, мялся и вдруг выпалил:

– Найду я вам его, господин.

– Найдешь? – сомневался кавалер.

– Найду, есть у меня мыслишка. У свояка он. Они дружки старые.

– Оруженосца моего возьмешь с собой.

– Так возьму, если надо, – согласился сержант.

– Максимилиан, ступайте с сержантом. Притащите мне этого проныру трактирщика.

Пока ловили Ёзефа Руммера, Волков и Сыч пошли в тюрьму. Делать было нечего, решили поговорить с пекарем Кирхером о том о сем. Меч нашелся, и вопросов к пекарю не было, но почему-то отпускать его кавалер не хотел.

Сыч дал Кирхеру кусок сыра.

– Сынка кузнеца отпустили, – забубнил тот, беря сыр, – значит, меч вам отдали.

– Отдали меч, отдали, – соглашался Сыч, занося в камеру табурет для кавалера.

– Так и меня отпустите, безвинен я перед вами.

Волков уселся и, глядя на жующего пекаря, сказал:

– Поговорим с тобой сначала, если договоримся – то отпустим.

– Я уже и так наговорил лишку. Эти сволочи Тиссены мне теперь житья не дадут.

– А чего они тебе, ты разбойник, они бюргеры, чего тебе их бояться? – спрашивал Сыч.

– Эх, сразу видно, что ты чужой тут. Тиссены из гильдии, а гильдии, если соберутся и решат, то даже бургомистра нагнуть могут, и серебро у них водится, так что лихих людей с ножами сыщут, коли нужда появится. Будь ты хоть разбойник, хоть благородный, ежели решили убить – убьют. – Он помолчал. – Да и не разбойник я уже, шестнадцать лет как не разбойник. Купец я.

– А чего из ремесла ушел, тут разбойникам раздолье.

– Женился и ушел. Шестнадцать лет уже как.

– Значит, женился. И с тех пор не воруешь целых шестнадцать лет?

– Да. Не ворую больше. На хлеб хватает и без воровства.

– А Вильму давно знаешь? – спросил Волков.

– Так шестнадцать лет знаю, может, и больше, она меня с женой познакомила. Я ж раньше с Вильмой промышлял.

– А она из приюта была?

– Она – да, они обе из приюта. Там баб, которым мужики любы, мало, но моя как раз из таких. Вильма нас и свела.

– А Вильма, значит, мужиков не жаловала? – продолжал интересоваться Сыч.

– Нет, какое там. На дух их не переносила, она любительница волосатого пирога прикусить. А мужиков только спаивала да грабила.

– И убивала, – добавил Волков.

Пекарь Кирхер только глянул на него, ничего не сказал. Доел сыр.

– Значит, баба твоя из приюта была, – продолжал Сыч. – А кто ж в те времена приютом заправлял?

– Так красотка Анхен и заправляла.

Волков бы и пропустил это мимо ушей, а вот Сыч был не такой:

– Вроде не пил, а ерунду буровишь, – он усмехался.

– Чего? – удивился Кирхер.

Да и Волков не понимал, куда клонит Фриц Ламме.

– Того, сколько, по-твоему, лет Анхен?

– Не знаю, лет двадцать пять, может, – пожимал плечами пекарь.

– Может, и двадцать пять, хотя я думал, что меньше. И как она тогда, шестнадцать лет назад, в приюте верховодила, если ей в те времена было девять лет?

Кирхер смотрел на Сыча, хлопая глазами. А Сыч смеялся:

– Пить тебе тут нечего было, видать, ты просто умом тронулся, любезный. От тишины. Такое бывает.

– От какой тишины? Чего тронулся?

– Того тронулся, – пояснял Фриц Ламме, – даже если ей сейчас тридцать годков, чего быть не может, то, с твоих слов, она в четырнадцать лет стала приютом командовать.

– Не знаю я, – бурчал недовольно пекарь, – я, когда бабу свою из приюта забирал, нас Анхен благословляла и старуха тоже. А сколько Анхен годков, мне почем знать?

Что-то было не так тут, как-то все не вязалось. Волков даже встал. Он не мог понять, в чем дело, но чувствовал, что пекарь не врет, и в отличие от Сыча, не думал, что Кирхер ошибается. Пошел к двери, захромал. Сыч двинулся за ним.

– Эй, добрые господа, а мне дальше сидеть тут? Я вам вроде все сказал, – запричитал пекарь. – Может, отпустите меня?

Кавалер встал у двери, на миг задумался и потом произнес:

– Нет, еще посидишь, а то ведь и сбежать можешь.

– Так хоть пива принесите, а то эти тюремщики только воду гнилую дают, с нее животом замаешься.

– Пиво принесем, – обещал Волков.

Они вышли на улицу, кавалер глянул на небо, потом спросил:

– И что теперь делать будем?

– Не знаю, экселенц, нам надобны Вильма, Ганс или трактирщик. Нам хоть одного поймать из них.

– Будем Бога молить, чтобы сержант нашел трактирщика.

– Будем, экселенц.

* * *

Видно, Бог услышал их молитвы, но только к вечеру, когда кавалер уже подумывал отправиться на розыски сержанта и Максимилиана.

Волков был у себя в покоях, когда вошел усталый оруженосец.

– Господин, взяли мы его.

– Долго вы. – Кавалер встал из-за стола.

– Насилу нашли, по всему городу за ним ходили, то к свояку его – весь