Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы проехали на стоянку — тут она была огромная, как и у всех школьных зданий. Я мельком присмотрелся к стоящему транспорту… да, денег у этой церкви хватает, ни одной дешевой или старой машины. На Юге это и вовсе удивительно.
Брат Антон встречал нас у дверей, он был одет в строгий черный костюм с галстуком — видимо, одежда их конфессии. Он протянул руку, но я не пожал ее, а коротко поклонился в знак приветствия.
— Добро пожаловать.
Я посмотрел на часы.
— Время до ужина еще есть. Кстати, что у нас на ужин?
— О, с этим у нас всё просто. Жареная курица.
— Не могли бы вы пока познакомить нас со своей религией?
— О, охотно, — не удивился брат Антон, — хотя в этом смысле у нас всё просто, проще чем в любой другой религии. Мы не забываем, что Иисус — сын плотника, он никогда не учил своих учеников накапливать богатства или придумывать какие-то сложные ритуалы. Что у него было? Кроме слова и любви? Прошу сюда.
Мы прошли за братом Антоном, он открыл дверь чего-то, напоминающего спортивный зал и приглашающе показал рукой.
— Прошу
Складные стулья вместо тяжелых деревянных скамей, как в миссиях, стены завешены черной тканью, кафедра на возвышении впереди, большой крест, стоящий на полу — и рядом флаг Соединенных штатов. Это была самая спартанская миссия, какую я когда-либо видел, даже бродячие проповедники, проповедующие в шатрах, — возят с собой больше реквизита.
— Довольно спартанские условия, отец.
— Зовите меня «брат», у нас так обращаются к миссионерам. Мы братья во Христе, и тот, кто ведет проповедь — не ближе к Христу, чем другие. Святой отец только один.
— Брат. Похоже на спортивный зал.
— Это и есть спортивный зал, мы арендуем его для богослужений. Но если нам перестанут сдавать его, мы просто переедем в другое место. Мы можем молиться даже под открытым небом, если не найдем помещения. В Библии ничего не написано относительно того где нужно славить Господа. Написано — «где помнят Меня — там и Я между вами».
— А это что?
— Это наша кафедра.
— Хм… можно?
Брат Антон пожал плечами.
— Службы сейчас нет, так что — пожалуйста.
Я обошел кафедру со всех сторон, спустился обратно
— А кто у вас ведет проповедь? Профессиональный священник или один из членов общины?
— Проповедь может читать любой, у нас нет постоянного проповедника, братья на кафедре меняются, — ответил брат Антон.
— Чем вы отличаетесь от других церквей? — простодушно спросил я. — Хотя одну вещь я все-таки знаю.
— Интересно…
— Святой отец — это как у католиков, да? А вы больше похожи на протестантов.
Брат Антон покачал головой.
— Католики или протестанты — дело не в этом.
— А в чем же?
— В грехе. И те и другие — борются с грехами, но смирились с греховностью, понимаете?
Я покачал головой.
— Греховность — это жизнь, в которой совершать грехи оправдано или выгодно. Мы пытаемся спасти отдельных грешников, но если греховно всё общество — то, что даст спасение единиц? И какими глазами будет смотреть на нас Господь?
— «Мы знаем, что мы от Бога и что весь мир лежит во зле»[44], — процитировал я.
— Вот! — поднял палец брат Антон. — Именно. Грех можно рассматривать только в совокупности с тем, в каком обществе он был совершен. Если грешник рос в безбожном обществе, где грех — это норма, можем ли мы обвинять его в грехе?
— Вы отрицаете человеческую волю?
— Нет, как раз-таки не отрицаем. Мы признаем грех как таковой, мы признаем то, что существуют грешники — но мы считаем, что надо бороться не с отдельными грехами, а с греховностью в обществе. Только когда люди вернутся к Христу, только когда в школах будут учить богобоязненности, а не разврату, только когда политики перестанут бравировать своим безбожием и греховностью — только тогда будет иметь смысл наказание отдельных грешников, как повернувшихся против общины.
— Похоже на ислам, — сказал я. — Мухаммед был и религиозным, и политическим, и военным лидером своей общины, в исламе нет разделения между светским и религиозным, Коран — это не только богослужебная книга, но и источник мирских законов.
— И они побеждают! — горячо подхватил брат Антон. — В том то и дело, что они побеждают. Как можно объяснить наши поражения в Ираке и Афганистане? Только тем, что мы были нетверды и в вере, и в бою. Бог не дал нам победы, хотя мы были многократно сильнее…
…
Дальше мы продолжать не стали, время истекло. Пошли на ужин.
На ужине были настолько простые блюда — жареная картошка с курицей — что я заподозрил, что их заказали в ближайшем общепите. На ужине было человек двадцать, разумеется, сразу встал вопрос, кто мы и что мы тут делаем. Дайна сказала, что она журналист и противник смертной казни, и что она делает большой репортаж об округе, который на протяжении трех лет занимал первое место в США по числу смертных приговоров. История эта была встречена так холодно и враждебно, как только это могло быть встречено на церковном ужине.
В конце концов, додумались апеллировать и ко мне.
— А вы? — обратился ко мне один из церковных иерархов. — Вы тоже считаете, что мы не вправе наказывать смертью тех, кто совершает ужасные преступления?
Я отложил в сторону вилку.
— Я с большим сомнением отношусь к смертной казни, — сказал я.
— Но вы же сотрудник управления шерифа?!
— Видите ли, я считаю, что одно дело, если, к примеру, кто-то грабит банк или захватил заложников. Причинение смерти для того чтобы не дать причинить смерть другим — это одно. Что касается смерти на основании приговора суда, я полагаю, это сильно похоже на месть общества, а не на правосудие, а то, что мы держим людей в клетке по десять, пятнадцать, двадцать лет перед тем как казнить — это еще и двойное наказание. Кроме того, встает вопрос и о законности суда и приговора — вспомните дело девяти из Скоттсборо[45].
Дело девяти из Скоттсборо — для многих на юге и сейчас как пощечина, и настроение у всех сразу ухудшилось.
…
Заполночь — мы вернулись к себе в мотель.
Дайна зашла ко мне в номер (без стука, как всегда) когда я снимал с себя аппаратуру. Она вытаращилась.
— Это что?
— Аппаратура.
Шпионскую аппаратуру я купил на «Алиэкспресс» — мини-камера, которая подсоединяется
