кирия! Точнее, того, что ударю перед ним в грязь лицом и опозорю всех. Это было очень страшно, кирия! И чем ближе был грохот мечей о щиты, тем больше у меня подкашивались ноги!

– Вот как? – Ирина удивлённо вскинула брови. – Никогда бы не подумала! Ведь я нередко сопровождала отца, когда он чествовал воинов. Вы мне тогда казались героями Гомера, драконьими зубами из языческих легенд или солдатами Константина, впервые победившими под знаком креста! Я, тогда ещё девочка, в восхищении смотрела на вас – могучих мужей в блестящей броне. И мне от этого было так хорошо и спокойно на душе… Но я перебила тебя!

– А совсем из моих ног исчезли кости, когда выкликнули моё имя! – отец Меркурий покачал головой. – Не помню, как я подошёл к базилевсу, что он говорил и что я отвечал… Помню только, что кто-то из стратигов незаметно пнул меня, чтобы я опустился на колено, чтобы твой отец смог возложить на меня фалеры… А потом я увидел тебя, Порфирородная…

– Меня?! – маска Варвары дала чуть заметную трещину, а Илларион с шумом втянул в тебя воздух.

– Тебя, Порфирородная, – с достоинством склонил голову отставной хилиарх, – юную девушку, почти девочку в слишком тяжёлых для неё парче, золоте и камнях. Но ты держалась прямо и не показывала своей усталости – достойная дочь своего отца! Видит Бог, тогда мы все, все два мириада[56] солдат, и я тоже, любили тебя – ты для нас была символом наших возлюбленных, дочерей, сестёр… Всего, что нам дорого!

Повисла тягостная пауза. Тишину нарушало только тяжёлое дыхание Иллариона.

«Господи, пусть мне выпадут корабли!»

Ирина отвела взгляд от отца Меркурия. На её лице появилось выражение светлой грусти. Полуулыбка несколько раз тронула губы. Щёки чуть-чуть порозовели. Дочь императора несколько раз глубоко вздохнула и взглянула старому солдату прямо в глаза.

– Благодарю тебя, воин, за эти воспоминания! Благодаря тебе я на миг снова стала той девочкой… Мне снова было так же хорошо и светло… Как же я тогда гордилась! И своим отцом, и тем, что стою рядом с ним и братьями, и вами тоже, доблестные стратиоты! – Порфирородная снова грустно улыбнулась. – Слава Господу, что Он обычно не даёт нам прозреть будущее – теперь я могу хотя бы вспоминать ту девочку, ещё не отравленную злом и предательством взрослой жизни!

– Порфирородная!

– Подожди, кир Макарий! – игуменья внезапно тряхнула головой и улыбнулась весело, даже с озорством. – Признание за признание. Ещё я могу вспоминать, как на эту девочку смотрел молодой красавец в сверкающем доспехе, на шлеме которого топорщился смешной хохолок из перьев[57].

Гамо́то Христо́су!

– Да, я наконец вспомнила тебя, воин! – Ирина энергично кивнула. – Тогда ты не был сед, да и морщины со шрамами появились у тебя позже… А глаза остались прежними, да… Как и у тебя, Георгий! – настоятельница впервые с начала разговора взглянула на епископского секретаря. – А раз не изменились глаза, то и душа осталась прежней, светлейшие! Надеюсь, кир Макарий, ты больше не считаешь себя недостойным этого титула?

– Нет, Порфирородная, твоей волей более не считаю! – отец Меркурий склонился в поклоне. За спиной сквозь зубы выпустил воздух Илларион.

Ирина одарила собеседников улыбками: Макария тёплой и почти искренней, а Иллариона успокаивающей, а после продолжила:

– Как причудлива судьба, светлейшие, тогда мы все трое собрались на поле возле Длинных стен, чтобы служить империи, и сейчас она снова собрала нас здесь уже в иноческом достоинстве ровно для того же. Собственно, в этом ведь вся наша жизнь, не так ли?

Илларион с Меркурием послушно кивнули.

– Вы, светлейшие, грудью защищали империю, а я, многогогрешная, выходила замуж за скифского архонта, чтобы обезопасить её границы, – Порфирородная кивнула собеседникам. – Теперь господь приводит нас на монашеское поприще и вновь собирает вместе. Безусловно, это знак. Нам предстоит вновь послужить моему брату базилевсу Иоанну, а через него Богу. И кто знает, может быть, нам снова суждено увидеть Город[58]. Но это нам знать не дано, так что сосредоточимся на выполнимом, светлейшие.

Илларион и Меркурий снова кивнули.

– Нам предстоит упрочить своё влияние здесь, в Скифии, – в глазах у Ирины появился огонёк. – Вознестись над здешними архонтами, но не для себя, а ради империи, ибо достигнутое нами положение надо употребить в пользу Господу и построению Царствия Его на земле, которое и есть империя.

– Ибо Твое есть Царство и сила, и слава во веки, – отец Меркурий решил, что слова из «Отче Наш» будут тут вполне уместны.

– Аминь, – отозвалась Ирина. – Ты хочешь что-то сказать, кир Макарий?

– Да, Порфирородная, – поклонился отставной хилиарх. – Я считаю, что мы облегчим себе задачу, если будем привлекать на нашу сторону талантливых здешних юношей. Империи не помешает свежая кровь, а такая тут есть. Недавно кир Илларион рассказал мне об одном, кажется, его звали Михаил.

– С твоего позволения, кирия, – отозвался епископский секретарь и после кивка Ирины продолжил: – Брат Меркурий, безусловно, прав, но он забывает о взрослых мужах, а меж тем среди наставников этого Михаила есть вполне незаурядные люди. И их можно сделать нашими.

– Вижу, вы понимаете меня, светлейшие. Я довольна, – Ирина кивком поблагодарила собеседников. – На сегодня достаточно о делах.

– Как прикажешь, кирия, – ответил за двоих Илларион.

– А раз с делами мы покончили, то я желаю потешить своё любопытство, – Порфирородная лукаво улыбнулась, и эта улыбка совсем не понравилась отцу Меркурию. – Вот скажи мне, кир Макарий – юный Патрокл из моей девичьей мечты, чему ты улыбался, когда рассказывал о нашей первой встрече? И чему улыбаешься сейчас?

– Carior est auro jventus[59] – таков ответ на твой первый вопрос, кирия, – отец Меркурий грустно улыбнулся.

– Молодость дороже золота… Да, ты прав, кир Макарий, об этом времени отрадно вспоминать, но чему ты так иронично улыбался, когда я упомянула Патрокла?

– Судьбе, Порфирородная. И тому, в какие причудливые узоры свивает она человеческую жизнь…

– Я не поняла тебя. Кажется, ты куда более философ, чем кажешься на первый взгляд.

– Прости, кирия, никакой философии в моих словах нет. Просто при Поливоте над моим телом тоже шла битва, только я, в отличие от Патрокла, уже не был юн, да ещё и выжил. И тут ты в шутку называешь меня этим именем – что тут сказать, кроме избитого «ирония судьбы»?

– И всё же ты философ, кир Макарий! – рассмеялась Ирина. – Но скажи мне, где ты учился? Ты свободно цитируешь Гомера и языческих философов, говоришь на высоком койне и латыни, знаешь Писание и труды Отцов Церкви. Откуда? Неужели