Я посмотрел по сторонам и зевнул. Вечер и первая половина ночи оказались сложными, напряженными, суматошными… Усталость брала свое, но оставаться на цистерне на ночь нельзя, мне в любом случае необходимо другое убежище, не такое голое. Лицо мальчика выражало искреннее желание помочь, и я спросил:

– Ты действительно хочешь подсобить мне против этих убийц?

– Да, да! – закивал он. – Честно, граф, я ж не обманываю! Я все для тебя сделаю! Хочешь, сам их убью?

– Не хочу. И я совсем не уверен, что могу тебе доверять.

– Можешь! Мамкой клянусь, папкой… кровью своей – можешь!

Я покачал головой, снова удивляясь его непонятной страстности, и сказал:

– Ну, хорошо. Веди в свое логово.

– Здесь тебя точно никто не найдет, – повторил он, откидывая край мешковины. – Я слыхал, капитан Петер говорил, что эти ящики аж у Железных ворот на выгрузку пойдут, ну, в Джердапском ущелье, в самом конце.

Заяц нырнул в просвет, на четвереньках пополз по нему, и я последовал за ним.

«Непонятные ящики», занимавшие носовую часть палубы, оказались и вправду не очень понятными: длинные, узкие, затянутые плотной тканью, на которой были под трафарет начертаны иероглифы. Любопытно было бы посмотреть, что там внутри, но я решил заняться этим попозже.

На ящики мы перебрались с большого, стоящего поперек палубы короба без крышки, наполненного песком, в котором поблескивали стеклянные шарики. Для чего и кому могла понадобиться подобная смесь, оставалось загадкой. Я сразу вспомнил адское мыло из железных бочек. В отличие от него песок со стеклом взорваться не могут… Впрочем, я уже готов был сомневаться в чем угодно.

Несколько десятков ящиков образовывали перетянутый веревками куб, и в том его боку, что был обращен к носу, темнела прореха. Этакое ущелье, в глубине которого Заяц и организовал свое логово – то есть бросил там несколько тряпок и занавесил мешковиной, после чего оно стало почти совсем незаметным.

– Смотри, залезть можно, – он показал вверх. – Оттуда все-все видно. Ты можешь тут сидеть, а можешь туда. А я утром за гадами следить буду.

– Какими гадами? – не понял я.

– А теми… убийцами. За ними послежу, потом тебе расскажу.

Я предостерег:

– Ты осторожнее, Заяц. Они не добренькие господа и если заметят твой интерес к ним…

Он мотнул головой:

– Да я осторожно!

– Ты слушай, не отмахивайся. Ты этих двоих успел разглядеть?

– Успел, когда погрузка была.

– Так вот: того, который усатый и смуглый, я называю человек-кулак. Он на моих глазах перерезал навахой горло машинисту поезда и выкинул его в окно. Понимаешь?

– Навахой? Это что?

– Такой испанский нож. Раскладной, изогнутый. Он у Кулака всегда с собой, а еще обрезы-двустволки. Ему тебя пристрелить или зарезать, а потом швырнуть за борт – что клопа раздавить. Ты меня внимательно слушаешь?

– Слушаю я, слушаю. Я осторожно буду, говорю же тебе. Сейчас погрузка, скоро уже. Потом Белград, там большая работа, керосин будем сгружать и муку. А потом шлюз. Но ты сиди здесь спокойно, эти ящики не тронут, они до конца плавания. Сюда и не подойдет никто.

Он повернулся, чтобы выбраться из логова, но я окликнул его:

– Постой. Ты, я смотрю, пронырливый малый, везде лезешь… Может, слышал, кто нанял капитана с баржей вести груз до Карпат? Те двое, Кулак и Лоза, или кто-то другой?

– Этого не знаю, – ответил он. – Слыхал только, их вроде этот привел, ну, помощник капитана…

– Джуса.

– Ага, он новый здесь, недавно совсем работает. А еще слыхал, боцман капитану баял, что ему этот рейс не нравится. Денег много платят, но не нравится, баял, душа неспокойна, хорошим не закончится, и плывут в плохое место. Но боцман того, – Заяц помахал рукой, – старый он, бурчливый, ему все не нравится.

– А те двое тебе мстить не будут? – уточнил я. – Гаррис с этим Чубаном?

– Не, при всех они меня бить не станут, – возразил он. – Им меня подловить надо. Чубан вообще трус, он только с Гаррисом смелый, а сам меня боится.

– Прямо боится? – не поверил я, вспоминая здорового толстого Чубана.

– Я ж не сам, я с ножом, – пояснил Заяц. – Они бриташки, не любят меня, француза.

– Грузчики не из команды, то есть это не матросы?

– Не, команда постоянная. А грузчиков капитан Петер в портах новых нанимает, разные артели, иногда только на один рейс, иногда надольше. Анри, ты пока здесь сиди, то есть спать ложись, только никуда не ходи совсем, чтоб тебя не заметили. Совсем никуда, слышишь? – он просительно заглянул мне в глаза.

Я кивнул, и мальчишка наконец ушел.

Приближался рассвет, спать хотелось уже просто мучительно, я с трудом соображал, что делаю. Отряхнув тряпки, расстелил их, лег и накрылся бушлатом. Несессер подложил под голову. Мысли качались, как лодки на волнах, и я сам уплывал, погружался в теплый мрак сна. Звуки смешались, я ощутил себя крошечным сгустком жизни, букашкой в скорлупе, которая плывет по длинному извилистому ручью, втекающему в большую лужу под названием Черное море… Я был один. Раньше рядом со мной всегда были двое других – постарше, поопытнее меня, но теперь их не стало, чья-то безжалостная рука расправилась с ними…

А потом я снова ощутил ее. Звенящую нить, протянувшуюся от меня к двум убийцам, спящим в каюте. Я даже увидел их: Кариб неподвижно лежал на спине, похожий на большой камень, и тихо храпел, а мистер Чосер вздыхал и ворочался во сне. Иногда по лицу человека-лозы, будто темная волна, пробегала судорога, меняя выражение: со спокойного на зловещее, потом на жалостливое и плаксивое, затем превращало его в лицо убийцы. Они спали, и нить моей судьбы шла от них двоих дальше, на восток…

Затем произошло нечто странное. Мое сонное видение дрогнуло и будто сместилось, открыв что-то еще. Мир, через который тянулся ручей-река, где я плыл в крошечной скорлупке, сам стал крошечным. Он превратился в часть, элемент чего-то большего, очень необычного – гигантской области, погруженной в клубящуюся мглу…

И это стало последним, что я запомнил, прежде чем окончательно заснуть.

Проснулся я поздно, когда солнце уже высоко поднялось над горизонтом. Съел остатки колбасы, допил вино, вылез на ящики и огляделся.

На корме позади юта торчали две толстые черные трубы, из одной валил дым, а из другой – пар. Ящики, тюки, жестяные короба, клепаные цистерны и контейнеры образовывали сложный лабиринт проходов и тупиков. Он занимал почти всю палубу, накрывавшую оба корпуса так, что просвет между ними был не виден.