Я тоже сел. Он широко раскрытыми глазами смотрел на меня, ухватившись правой рукой за кисть левой.

Мальчик был чернявый, с всклокоченными густыми волосами. Тонкий шрам рассекал верхнюю губу, отчего она казалась вздернутой. Широкие штаны, рваная рубаха, пиджак с закатанными рукавами. Лицо подвижное, живое. Глаза… немного безумные глаза, с лихорадочным блеском. Некоторое время мы молча разглядывали друг друга, а потом он вдруг встал на четвереньки, подполз ближе и ухватился за платок на моей голове. Движение было таким быстрым, что я не успел отреагировать – только дернул головой. Мальчишка сорвал бандану, отшвырнул и вытаращился на мои волосы.

– Blanc, – прошептал он. – Noble.

Я рассерженно схватил платок, и пока натягивал его на голову, он отполз обратно.

– Qui кtes-vous?

– Eh bien, qui кtes-vous? – произнес я.

– Lapin.

– Заяц? – повторил я, от удивления переходя на английский. – Что-что?

Мальчик быстро провел пальцем по шраму и тоже заговорил на английском:

– Заячья Губа, так зовут. Заяц. А ты – граф?

Последнее было скорее утверждением, чем вопросом.

– С чего ты взял?

– Граф, – уверенно повторил Заяц. – А бушлат на тебе Гарриса. И в каюту залез… зачем? Грабануть пассажиров хотел?

– Как и ты.

– Да, – кивнул он. – Но я бедный, а тебе зачем?

– Нету денег на проезд, – хмуро ответил я.

– Вре-ешь, – протянул Заяц. – У графо́в всегда деньга есть. Ты не бойся, я тебя не выдам ни за что. А ты зачем тут плывешь?

– Мне так нужно, – ответил я.

– Но зачем, зачем? – с напором повторил он.

Подумав о том, какой странный у нас получается разговор, я ответил:

– Кто ты такой, я не знаю, и не могу рассказывать тебе свои тайны.

Он вытаращился на меня, вдруг запустил пальцы в черные вихры и стал уминать их, тискать, скребя ногтями голову. Зрачки съехались к носу, на лице отразилось сосредоточенное раздумье.

– Ладно, не говори. Только я тебя не выдам, никому не скажу, что ты тут прячешься. Хочешь, на крови поклянусь? – Заяц вытащил из кармана ножик с наполовину сломанным зазубренным лезвием.

Когда он вознамерился проткнуть себе руку этим ржавым ужасом, я поспешно сказал:

– Эй, не надо клятвы! Не выдашь – хорошо. Ладно, я тебе верю.

Ножик исчез в кармане, Заяц подтянул закатанные до локтей сползающие рукава и спросил:

– А как тебя звать?

– Алекс Гримуарди, – ответил я после паузы.

– Чего-о? Анри, значит?

– Почему Анри? – удивился я.

– А вот так. Ты ж с Парижу?

– Ни с какого я ни с Парижу. Я даже французский почти не знаю.

– А откуда? С Лондо́на? Точно! Все равно – Анри. Ты такой… похож на Анри. Давно плывешь так… тайно? Жрать охота? Могу притащить.

Пить и есть мне хотелось уже давно, но совсем непонятно было, чего можно ждать от этого мальчишки. Хоть он казался искренним, доверять ему не было никаких оснований. Я осторожно сказал:

– Да, я голоден. И пить хочется.

– Нельзя, чтоб тебя другие видели? – уточнил он.

– Нельзя.

Мальчишка замер, не оторвав рук от своих волос, и некоторое время пялился перед собой остановившимся взглядом, о чем-то напряженно раздумывая. Потом, приняв решение, зачастил:

– Ты слушай, граф, мне сейчас пойти надо, проверить, тихо ли на юте. Вроде не шумят, но все равно. И я потом вернусь. Попозже, но скоро, а ты здесь сиди. Я попить-поесть принесу.

– А ты сюда никого не приведешь? – спросил я.

– Нет, нет! Ты чего, я же клятву дал. Скоро приду, быстро. Еды принесу. Попить. Покажу другое место, где прятаться лучше. Хорошо? Хорошо?

Он так требовательно повторял это и так серьезно заглядывал мне в глаза, что стало окончательно ясно: мальчишка не просто удивлен и взбудоражен встречей с таинственным незнакомцем, прячущимся на барже, во всем этом для него присутствует нечто еще глубоко личное.

– Ладно, – сказал я, – буду здесь. Но учти, если ты кому-то скажешь про меня, кого-то сюда приведешь… Мой револьвер ты видел, и он у меня не один. Ничем хорошим это не кончится. Совсем ничем, ты понял, э… Заяц?

Он дернул себя за волосы, мотнул головой:

– Никого не приведу! Только и ты тихо и не уходи никуда!

Потом, явно обрадованный, что мы договорились, он погасил фонарь, поддернул рукава, по-обезьяньи крутанулся на месте и вдруг бросился вниз с ящиков. Уверенный в том, что увижу тело, распластавшееся на палубе далеко внизу, я на корточках подобрался к краю – и успел заметить, как юркая фигура, прихрамывая, скользнула прочь между ящиками.

Торчать тут в ожидании непонятно чего я не собирался, и как только мальчишка убежал, перебрался с ящиков на цистерны неподалеку. Лег там головой в сторону площадки, где разговаривал с Зайцем, вытащил и положил перед собой револьверы и задумался. Что делать дальше, не очень-то понятно – то есть надо плыть, потому что Чосер с Карибом тут, и бочки с адским мылом тоже, но получится ли оставаться незамеченным? Хотя баржа большая, но здесь же команда… И этот Заяц. Который может помочь мне. Или, наоборот, помешать. В каюте – уже помешал, из-за него я упустил хороший шанс лучше понять происходящее. С другой стороны, он, судя по разговору, действительно не собирается выдавать меня. Не только из опасения, что я расскажу, как именно мы повстречались, но и по какой-то еще причине. Эти его странные взгляды, реакция на цвет моих волос, который он счел «благородным», а еще – словечко «граф», которым он меня наградил… Что-то за всем этим кроется. Такое впечатление, что мальчик, что-то для себя смекнув, преисполнился желанием помочь новому знакомому, тайно прячущемуся на барже. Может, хочет получить с меня за это деньги?

Мелькнули отблески света, и я увидел, как на образованную ящиками площадку выбирается Заячья Губа. Тускло горящий фонарь висел у него на поясе. Сжимая под мышкой небольшой сверток, он покрутил головой, выискивая меня, повернулся – на лице было разочарование – сел, свесив ноги, ссутулился и стал массировать левое колено. Мальчишка пришел один, и я шикнул, привлекая его внимание. Заяц не услышал, тогда я приподнялся и окликнул громче:

– Эй!

Он вскинул голову. Заметив меня на цистерне, всплеснул руками, выпустил сверток из-под мышки, успел подхватить его прежде, чем тот улетел вниз, и скользнул с ящиков. Вскоре мальчик был рядом – обезьяной заскочив на цистерну, подобрался ко мне, сопя, окинул взглядом и сказал, деловито разворачивая сверток:

– Молодец, что переполз, граф. Тут место надежнее.

В холщовом свертке оказалась тыквенная фляга, хлеб и кусок кровяной колбасы, которая пахла так, что у меня затрепетали ноздри, а желудок громко и требовательно забурчал.