Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мэтт сидел у стойки, не замечая, что молоденькая барменша вовсю пытается кокетничать с ним. Впрочем, он ничего вокруг не замечал, уставившись на свой стакан с густой янтарной жидкостью.
Какой дьявол вселился в Хоуп? Да, он пребывал в дурном настроении, однако у нее не было никакой причины набрасываться на него. Все дело в том, что она терпеть не может Финулу. Но почему? Финула была совершенно безобидной, а то, что она флиртовала с ним, в последнее время проливало бальзам на его израненную душу. По крайней мере, она верила в его талант. В отличие от всех остальных…
Вокруг гремела народная музыка, пивная была набита битком, но Мэтт не обращал на это внимания и задумчиво пил виски. Он понял то, чего не понимал раньше. В агентстве Джадда кипела жизнь. Когда он в поте лица разрабатывал план рекламной кампании, рядом всегда были люди, готовые посочувствовать, помочь, а вечером выпить с ним пару бутылок хорошего вина и выслушать жалобы на недовольного клиента. А когда он заканчивал кампанию, всегда находились люди, говорившие, что он совершил чудо. Мэтт тосковал и по тому, и по другому. Сидеть целыми днями и записывать свои мысли теоретически очень приятно, но на практике это означает жуткое одиночество. Он отчаянно тосковал по шуму офиса, по жарким спорам, по шуткам, понятным только посвященным…
Разве он мог сказать Хоуп, что все идет не так, как было задумано? Не мог. Потому что как только он это скажет, Хоуп поймет, что он напрасно увез их из Бата. С романом века ничего не получалось. Мэтт злился на себя и нуждался в поддержке Хоуп. Но жена не понимала этого. Неужели Хоуп слепая? Неужели она не видит, что с ним творится?
Мэтт грустно улыбнулся барменше и заказал еще одну порцию. Ему хотелось напиться. Напиться до чертиков.
Хоуп знобило, но она сомневалась, что в этом виноват мороз. В последние дни она научилась предсказывать погоду: накануне похолодания небо становилось ясным, и на нем можно было разглядеть каждую звезду. Раньше она не обращала внимания ни на погоду, ни на небо. Когда в Бате бывало холодно, она просто поворачивала ручку регулятора тепла, а ночью вообще не смотрела в окно. Но в коттедже «Кроншнеп» подача тепла не регулировалась. И если ожидался мороз, приходилось класть в плиту побольше дров, чтобы ночью в доме было тепло.
Однако сегодня холод был вряд ли связан с погодой. Казалось, он шел изнутри. Она мерзла уже несколько часов – с тех пор, как Мэтт вихрем умчался в ночь.
Хоуп села у плиты, поставила ноги на ее край, пытаясь согреться, и стала ждать Мэтта. Наступила и прошла полночь, а она знала, что пивная закрывается в половине двенадцатого. Но Мэтт не вернулся. В час Хоуп всюду выключила свет, оставив лишь лампочку над входной дверью, и пошла спать. С трудом добравшись до спальни, она медленно разделась и забралась в высокую кровать. Простыни были холодными как лед. Ноги замерзли, но она не стала надевать белые пушистые носки. Мэтт ненавидел эти носки, хотя без них ее ноги превращались в куски льда. Хоуп хотела сделать ему что-то приятное, хотела помириться. Когда Мэтт придет домой, она попросит прощения и признает свою вину. Она кричала, вела себя ужасно…
Слезы капали на подушку, которую она прижимала к себе так, словно это было теплое тело Мэтта. Светящиеся стрелки часов показали сначала два, затем три, и лишь потом она забылась тревожным сном.
Будильник зазвучал в половине восьмого – в это время обычно вставал Мэтт. Хоуп подняла голову и с ужасом поняла, что рядом никого нет. И не было.
Обычно Хоуп еще десять-пятнадцать минут нежилась в постели, пока к ней не приходили Тоби и Милли, но сегодня их голоса доносились снизу. Судя пр стуку ложек о миски, они пытались самостоятельно позавтракать. Хоуп накинула закапанный воском халат и потащилась вниз, предвкушая катастрофу: самостоятельный завтрак ничем другим кончиться не мог.
У плиты стоял Мэтт. Он взбивал яйца и выглядел так, словно не спал всю ночь. Дети смирно сидели за столом с кружками молока.
При виде мужа у Хоуп гулко забилось сердце. Он даже не позвонил! Она умирала от беспокойства, думала, что он свалился в кювет или где-то лежит в луже крови. А он был здесь, плевать хотел на ее мучения и спокойно готовил детям завтрак, словно делал это каждое утро.
Хоуп молча подошла к электрическому чайнику и включила его.
– Мамочка, папа жарит французский тост! – радостно объявила Милли.
– Пусть не забудет убрать за собой, – буркнула Хоуп.
Мэтт смерил ее тяжелым взглядом, но она не обратила на это внимания, налила чашку растворимого кофе и молча ушла в спальню. Пусть Мэтт ради разнообразия присмотрит за детьми, а она ляжет и почитает.
Но этот план, который раньше казался ей таким привлекательным, потому что ни разу не воплощался в жизнь, тут же дал осечку. Вместо того чтобы читать детектив, Хоуп злилась, прислушивалась к каждому слову, сказанному на кухне, и ломала себе голову, где он провел ночь. Но спрашивать об этом не следовало. Пусть сам скажет, а если не скажет, она спрашивать не будет. Ни за что!
Холодная война продолжалась целую неделю. Мэтт уходил из дома еще до того, как Хоуп начинала одевать детей. Вечером он вежливо спрашивал, как вели себя дети. Словно они были случайными знакомыми, встретившимися на улице. Когда Хоуп сказала мужу, что нашла работу, он только хмыкнул. Она по привычке готовила ужин, во время которого оба молчали и смотрели телевизор. В постели они лежали как статуи и касались друг друга лишь случайно, когда вытягивали ноги.
Финула сочла своим долгом сообщить Хоуп, с каким удовольствием она предоставила ночлег «дорогому Мэтту» в ночь после ссоры.
– С артистическими натурами очень трудно жить, – сказала она, сгорая от желания побольше узнать о взаимоотношениях Паркеров.
Хоуп ничего не оставалось, как согласиться с этим утверждением.
«Мужчины умеют воевать, – с грустью поняла Хоуп в среду днем, чистя морковку к обеду. – Они терпеливее женщин».
Ей очень хотелось закончить битву, но впервые в жизни Хоуп сопротивлялась желанию броситься к мужу, попросить прощения и зажить по-прежнему. В конце концов, на этот раз был не прав именно он. Она просила прощения всю жизнь и наконец поняла, что это было ошибкой. Ее следовало исправить.
Но хотя во всем был виноват Мэтт, он держался так, словно за что-то злился на нее.
В четверг Хоуп молча проводила Мэтта в Центр творчества, а потом отвезла детей в «Ханнибанникинс». То, с какой радостью они бросились к Гизелле, свидетельствовало, что холодная война дала свои плоды. Впрочем, по-другому и не могло быть. Как бы она ни пыталась вести себя нормально в присутствии детей, в коттедже царила настоящая Сибирь. Этому следовало положить конец. «Сегодня же вечером!» – решила Хоуп. Просить прощения она не будет, но они поговорят откровенно и все уладят. Слегка воспрянув духом, Хоуп поехала на новую работу.
Машинно-тракторная станция Эрвина Дональда была расположена в шестнадцати милях от Редлайона, на дороге в Киллар-ни. Офис оказался холодным железобетонным сараем, пристроенным к огромным ангарам с железными дверьми.