Нескучная тусовка.

Зрители начали стекаться в парк Долорес еще до наступления долгого субботнего вечера, застав там последних собачников и любителей побросать фрисби. Некоторые и сами принялись кидать друг другу фрисби или пришли со своими собаками. Никто не имел точного представления, как будет проходить концерт, но повсюду уже маячили копы в форме и без. Те, что в гражданке, сразу узнавались по стрижкам с улицы Кастро и телосложению фермеров из Небраски, как у Прыщавого и Сопливого: приземистые парни с неухоженными прическами и подбритыми усами. Они бродили по парку с неприкаянным видом, неловко чувствуя себя в огромных шортах и просторных рубашках навыпуск, под которыми, несомненно, скрывались гирлянды полицейского снаряжения.

Днем парк Долорес очень красивый и солнечный, с пальмами, теннисными кортами, множеством холмов и горок, по которым можно бегать, и обычных деревьев, по которым можно лазить. Ночью здесь спят бродяги и бомжи — впрочем, как и в любом другом районе Сан-Франциско.

С Энджи мы договорились встретиться в магазине анархистской литературы. Естественно, по моей инициативе. Теперь-то для меня совершенно очевидно собственное желание произвести на девушку впечатление крутого парня, но в тот день я мог поклясться, что выбрал это место, поскольку оно находится рядом с парком. Когда я вошел, Энджи стояла возле полок, держа в руках книгу «К стенке, Мазэфакер».

— Очень мило, — сказал я. — И после ты этим же ртом целуешь маму?

— До сих пор твоя мама не жаловалась, — парировала Энджи. — Вообще-то эта книга о людях, похожих на йиппи, только из Нью-Йорка. Слово «мазэфакер» они использовали вместо своей фамилии, например, «Бен Мазэфакер». А фишка в том, что про них все время говорили в новостях и парились по поводу неприличной фамилии. А эти ребята издевались над журналюгами, как могли. В общем, прикольно.

Она поставила книгу обратно на полку, а я не знал, должен ли обнять Энджи. В Сан-Франциско все обнимаются при встрече и на прощание. За исключением случаев, когда не обнимаются. А иногда целуются в щеку. В общем, не поймешь ничего.

Энджи сделала все за меня — прижала к себе обеими руками, потом пригнула мою голову и крепко поцеловала в щеку, а после выдула губами на моей шее звук, какой получается, когда громко портят воздух. Я засмеялся и отпрянул.

— Хочешь буррито? — спросил я.

— Это вопрос или констатация очевидного?

— Ни то, ни другое. Это приказ.

Я купил несколько прикольных стикеров с надписью «ЭТОТ ТЕЛЕФОН ПРОСЛУШИВАЕТСЯ» — по размеру как раз подходящих для трубок в телефонах-автоматах, что по-прежнему стояли вдоль улиц Мишн-дистрикта — в нашем районе еще не все могли позволить себе обзавестись сотовыми.

Мы вышли из магазина на свежий вечерний воздух. Я рассказал Энджи о том, что творится в парке.

— Думаю, они наверняка уже расставили вокруг квартала с сотню своих грузовиков, — сказала Энджи. — Чтоб было, куда запихивать арестованных.

— Хм… — Я невольно огляделся по сторонам. — А я-то надеялся, ты скажешь что-нибудь вроде «да слабо им» или «руки коротки».

— Я не думаю на самом деле, что копы решатся на разгон зрителей. Идея концерта в том, чтобы создать такую ситуацию, при которой полиция будет вынуждена решать, следует ли зачислить в разряд террористов многочисленное скопление обычных гражданских лиц. Это примерно то же, что джамить, только вместо клонеров — музыка. Ты сам-то джамишь?

Иногда у меня вылетает из головы, что для моих друзей Маркус и M1k3y — не одно и то же лицо.

— Да, немного, — ответил я.

— Ну, так это как джамить при помощи совершенно отпадных рок-групп!

— Понятно.

Мишнские буррито — это целая традиция. Они дешевые, огромные и вкуснющие. Представьте себе гильзу для базуки, свернутую из кукурузной тортильи и наполненную острой начинкой из жареного мяса, гуакамоле, сальсы, помидоров, пережаренной фасоли, риса, лука и силантро. Мишнские буррито имеют такое же отношение к тем, что готовят в «Тако-Белл», как настоящий «ламборджини» к его игрушечной модели.

В Мишн-дистрикт есть примерно двести точек, где готовят буррито. Всем им присущ мужественно некрасивый интерьер, неудобные стулья, более чем скромный декор — выцветшие рекламные плакаты мексиканских туристических агентств, голографические изображения Христа и Девы Марии в рамках с электрическими лампочками — и громкая музыка мариачи. Единственное, что их различает, это экзотические добавки в начинку буррито. В самых убойных ресторанчиках в меню присутствуют мозги и язык, и хотя я никогда их не заказываю, приятно осознавать, что у меня есть такая возможность.

В том месте, куда я повел Энджи, имелись и мозги, и язык, которые мы благополучно не заказали. Для меня приготовили буррито с карне асада, а для Энджи — с шинкованным куриным мясом, и обоим дали по большому стакану орчаты.

Мы сели за стол, и Энджи сразу распеленала свой буррито, а из сумки достала маленький флакон из нержавеющей стали, очень похожий на газовый баллончик с перечной смесью, применяемый для самообороны. Она нацелилась аэрозольной головкой на обнаженные внутренности буррито и опылила их тончайшим слоем маслянисто-красного налета. Когда молекулы содержимого флакончика достигли слизистой моего носа, я поперхнулся, и глаза у меня увлажнились.

— Зачем ты издеваешься над несчастным, беззащитным буррито?

Энджи посмотрела на меня со зловещей улыбкой.

— Я одержима пристрастием к острой еде, — объяснила она. — В этом распылителе — капсаициновое масло.

— Капса…

— Да, то же самое, что в баллончиках с перечной смесью. Только чуть пожиже. И гораздо вкуснее. Для лучшего понимания, считай, что это как соус «спайси-каджун-визайн».

У меня от такого сравнения даже в глазах защипало.

— Кончай прикалываться, — сказал я. — И не вздумай это есть.

У Энджи вызывающе поползли вверх брови.

— Не учите меня жить, мальчик. Держитесь за стул и смотрите.

Она обратно запеленала буррито с таким сосредоточенным видом, с каким малолетний нарк сворачивает свой первый косяк, аккуратно подоткнула внутрь края тортильи и завернула на место обертку из фольги. Потом сняла фольгу с одного конца, поднесла ко рту начиненный взрывчаткой буррито и остановилась, выдерживая театральную паузу.

Вплоть до момента, когда Энджи впилась в буррито зубами, я не верил, что это произойдет. Еще бы, ведь, по сути, она сдобрила свой ужин веществом для нейтрализации живой силы противника в ближнем бою!

Энджи с видимым удовольствием откусила от буррито, прожевала и проглотила. Потом великодушно предложила мне:

— Хочешь попробовать?

— Хочу, — ответил я, будучи большим любителем остренького. Когда я с родителями ужинаю в пакистанском ресторане, то всегда выбираю из меню карри с нарисованными рядом четырьмя стручками перца.