Григ уже облачился в лакейские одежды и теперь слонялся взад-вперёд по комнате и дурачился, отрабатывая поклоны. Если Поль-портной и подивился моему заказу: три лакейских ливреи, изысканное дамское платье и наряд даннсбургского щёголя, то придержал своё удивление при себе и предоставил в точности то, о чём я просил. Хороший портной должен быть немногословен, как уже писалось, и Поль определённо был именно таков.

Григ и в этом дурацком одеянии походил на самого себя, но этого было вполне достаточно. Как-никак Грига-то в «Золотых цепях» никто не опознает, как и Эрика с Тесаком. Это нам с Йоханом, ну, может быть, ещё и Луке, следует опасаться раскрытия. Я оденусь как лорд, нужная одежда у меня уже есть и так. Йохан сделается столичным щёголем – якобы моим другом. Грига, Эрика и Тесака нарядим в лакейские ливреи, ну а Лука Жирный будет бардом.

Вскоре спустилась Эйльса – в одной руке пузырьки с пудрами и румянами, в другой котомка.

– Ну что, мальчики мои, кто первый?

Первым пошёл я – показать, что в этом нет ничего позорного. С тем богатством, которое обреталось у Эйльсы в котомке, было ей впору хоть открывать свой собственный театр. Спустя два часа у меня появилась лёгкая седина в волосах, бледный шрам на щеке, морщинки вокруг рта и глаз – выглядел я годов на двадцать старше, чем на самом деле. Она подержала для меня зеркало и улыбнулась

– Ты словно какой-нибудь старый герцог, а шрам заработал в юности на дуэли, – сказала она. То, что нужно.

– Спасибо, – поблагодарил я. – Отлично, Эйльса. Просто отлично!

– О, я много чего умею, Томас, кому знать, как не тебе! – отозвалась аларийка, и отпущенную колкость поддержали хохотом. – Так, сладкие мои, кто следующий?

Следом пошёл Йохан. Вчера Эрнст уложил его буйные космы в какой-то напомаженный крендель – цирюльник уверял, что в Даннсбурге все знатные господа в этом сезоне носят именно такие причёски; к тому же Йохан отрастил тонкую и острую щёгольскую бородку. Как по мне, смотрелся он смехотворно, но куда важнее, что перестал походить на себя. Эйльсе не пришлось с ним долго возиться – она лишь навела ему вокруг глаз тёмные ободки, говорящие о чрезмерно распущенном образе жизни, что было не так уж далеко от истины. Так умело орудовала она своими пудрами и румянами, что это было почти совсем как колдовство.

Сложнее всего оказалось с Лукой. Он всегда был жирным, но за последние шесть месяцев разжирел и того больше, и этого было ничем не скрыть. Пытался он отпустить бороду, но не особо в этом преуспел, и неровная щетина на пухлых щеках только заставляла подумать, что с Лукой что-то не так.

Эйльса засуетилась, развернула котомку и принялась работать клеем и маленькой кисточкой. Как зачарованный, следил я, как у Луки вырастает борода. В этой сумке было всё необходимое для лицедейского ремесла – парики, клеи, краски для волос и вещи, для которых я даже не ведал названий, – чтобы скрывать шрамы и наводить шрамы, чтобы делать бороды и прятать лысины. Когда Эйльса управилась наконец с Лукой, я мог бы пройти мимо него на улице и не признать. Теперь его украшала густая окладистая борода, он стал старше и словно бы как-то внушительнее, чем раньше. Хоть сейчас был он готов ступить на подмостки какого-нибудь великолепного театра в Даннсбурге и сыграть роль в какой-нибудь великой трагедии. Как сделать, чтобы человек выглядел как актёр? Я этого не знал, а вот Эйльса, очевидно, знала прекрасно.

Когда гримировка была окончена, на улице уже стемнело, так что мы оделись в наши наряды, а там и Анна Кровавая спустилась и присоединилась к нам. «Когда-то я была красавицей, Томас», – так она мне как-то сказала, и теперь я увидел, что это правда. Волосы у неё остались короткими, но Эйльса их навощила – и они закучерявились, к тому же Анна надела роскошное платье зелёного шёлка, за которое я отвалил Полю небольшое состояние. Шрам стал почти невидим, и если она не будет излишне двигать лицом, сомнительно, что кто-то его вообще заметит. В конце концов, знатные дамы улыбчивостью не отличаются.

– Едрёна монахиня, – выдохнул Йохан, увидев её. – Ты ли это, Анна Кровавая?

– Сам ты монахиня, Йохан, – ответила та. – Это я, кто же ещё, и, чёрт возьми, это платье меня и так уже сводит с ума.

Если вглядеться пристально, очень пристально, то под толстым слоем пудры у Анны на лице можно было едва проследить линию шрама. Тот же, кто не знает, что там есть шрам, вообще ничего не заподозрит, в этом я был уверен на все сто. Без понятия, чем Эйльса его заполнила, и оставалось лишь надеяться, что посыпка не опадёт до вечера.

– Порядок, – сказал я. – Теперь слушайте-ка меня. Вы все знаете план, но теперь пришла пора воплотить его в жизнь, так что пройдёмся по нему ещё разок. Командир всегда говорил – нельзя быть слишком подготовленными, и был совершенно прав. Вы просто учтите, что ни один план не выдерживает первого столкновения с врагом, а сегодня мы направляемся в самое вражье логово. «Золотые цепи» до войны были моим заведением, но эти выблядки, которые его у меня отжали, превратили дом в свою твердыню. В «Цепях» много денег, и не просто серебряных марок, а настоящих золотых крон. Туда ходят богачи поиграть в карты и покурить своей чёртовой маковой смолы, и охраняется это место надёжнее, чем жопа девственницы. Придерживаемся плана, ребята, но, если вдруг сорвётся, берём их жёстко и без промедления. На их стороне численный перевес, но на нашей – неожиданность, так что надо будет действовать быстро и решительно. Поняли?

В ответ мне закивали, и это было хорошо. В жестокости мои парни знали толк, уж мне-то это было известно. Йохан отвесил, как он полагал, галантный поклон – только он шевельнул рукой, из рукавов выпростались кружева.

– Да-с, милостивый государь, мы прирежем их с величайшей, мать её, учтивостью, – провозгласил он, и ребята расхохотались.

– Просто помните, кто вы такие, и постарайтесь пореже материться, – посоветовал я. – Карета будет здесь с минуты на минуту. Лука, чехол от лютни с собой?

– Так точно, начальник, – отозвался он, поднимая тяжёлый чехол и взвешивая в руке, при этом храня непроницаемое выражение лица под нарисованной бородой. Может, Йохан и не принимает происходящее всерьёз, но вот Лука точно принимает, и это тоже хорошо. Было видно, что для Йохана и Грига это всё не более чем легковесная весёлая проделка, повод нарядиться и повалять дурака, но это было не так. «Золотые цепи» имели для меня огромное значение, гораздо большее, чем для Эйльсы. Там засели настоящие сканийцы, как она сказала, а не просто ихние проплаченные подельники. Это было единственное из моих заведений, которое им действительно нужно: место, куда ходят богачи.

«Золотые цепи» были игорным домом прямо у Торгового ряда – за одну партию там спускались или выигрывались деньжищи, которые простой ремесленник зарабатывал за год, а теперь аристократы ещё и курили там самую качественную маковую смолу, чтобы отрешиться от тоски своей высокопоставленной жизни. Заведение всегда хорошо стерегли, но когда началась торговля маком, сканийцы превратили «Золотые цепи» в настоящую крепость, штурмовать которую мне не по плечу. Здесь не удастся провернуть всё таким образом, как удалось со всем остальным, это ясно. Изначально я задумал заключить сделку с Кишкорезами, взять «Цепи» совместными усилиями и поделить прибыль, но, когда увидел, как Мамаша Адити курит смолу, понял, что замысел летит ко всем чертям. «Цепи» – сердце маковой торговли в Эллинбурге, и это всем известно. В конце концов, вряд ли Адити согласилась бы убивать своих же поставщиков. Нет, этот план канул псу под хвост, накрылся мандой, как выразилась Анна. Оставалось лишь пойти на хитрость, а уж командир-то обучил меня военным хитростям всякого рода.