Их тела приникли друг к другу – ее, стройное и шелковистое, и его, длинное и поджарое. Он запустил пальцы в ее волосы и приник к ее губам, а затем покрыл легкими, скользящими поцелуями ее шею и грудь.

– Ты похожа на диковинную птицу, улетевшую из райского сада, и твое тело просто создано для любви, – пробормотал он, и его дыхание участилось, когда он ощутил, что она отзывается на его ласки.

Они целовались и гладили друг друга, узнавали друг друга на ощупь и неторопливо наслаждались этим новым опытом. Но Тобиас неожиданно вытащил Ровену из ванны, и она оказалась на широком диване. Не имея сил стряхнуть с себя колдовское оцепенение, она смотрела, как над ней склоняется высокая мускулистая фигура. Тобиас взял ее за руку, и его лицо вдруг стало серьезным.

– Отчего ты так нахмурился, Тобиас?

– Сделка, Ровена.

– А что с ней не так?

– Я знаю, что подобное обстоятельство – не самое лучшее начало для того, чтобы предаться любви. Но несмотря на то, что я все время проявлял настойчивость и напоминал тебе о том, что за тобой водится должок, и несмотря на то, что ты, должно быть, обо мне думаешь, я не мерзавец, который способен загнать девушку в ловушку и навязать ей себя силой.

– Что такое ты говоришь? – изумилась Ровена. – Ты меня не хочешь?

– Не хочу? Конечно, я хочу тебя. Я вижу, как ты лежишь на этом диване, так близко от меня, и все мое тело бунтует, требуя дать волю страсти, которую ты во мне возбуждаешь. И тем не менее я должен смириться с тем, что ты всего лишь выполняешь условия сделки, на которую пошла из страха за жизнь своей сестры. Я поставил тебя в безвыходное положение. И теперь я даю тебе возможность уйти, забыть навсегда об этой злосчастной сделке, о том, что она вообще существовала, и сообщаю тебе, что помогал тебе по собственной воле и желанию, причем с радостью.

– Но я не понимаю… Почему ты не сказал мне всего этого до того, как мы покинули корабль? Ты меня испытывал?

– В некотором роде.

– Но я не желаю, чтобы ты меня… освобождал. Если бы я сейчас ушла отсюда, то всегда чувствовала бы себя обязанной тебе. А этого я не хочу. Я хочу остаться!

– И то, что произойдет между нами, не будет сделано против твоей воли? Не станет своего рода мученичеством?

– Нет.

Тобиаса поразила ее твердая решимость. Он не ожидал, что она уступит, добровольно отдастся ему, когда он предоставит ей возможность уйти. Но она разрушила все преграды, стоявшие между ними. Что он должен думать теперь? И почему он неожиданно почувствовал себя скорее побежденным, нежели победителем?

Он выдохнул ее имя и поцеловал ее в губы, а потом припал к ее шее. Она ахнула и откинула голову назад. Он навис над ней, опираясь на руки, желание изменило его лицо почти до неузнаваемости, а на виске тяжело билась жилка.

– Ты ведь знал, что это случится со мной, Тобиас? Ты знал, что я не смогу устоять перед тобой. – Она зарылась пальцами в его волосы и блаженно закрыла глаза.

– Так ты хочешь меня, Ровена?

– Так сильно, что меня это пугает.

– Тогда поцелуй меня, – глухо приказал он.

И она повиновалась. Положив ладонь ему на затылок, она раскрыла губы, словно предлагая себя, и поцеловала его так же страстно, как он ее минуту назад. Он застонал от наслаждения. Поцелуй стал глубже, и он почти потерял самообладание. Она извивалась под ним, а его ласки становились все смелее, он узнавал тайны ее тела с опытностью и уверенностью искушенного любовника. Он был нежен с ней, его ладони скользили по ее коже намеренно медленно, проникая повсюду, в самые затаенные уголки. Он будто смаковал каждое свое новое открытие. Ровена чувствовала, что пылает в огне. Она невольно коротко всхлипнула от внезапного удовольствия.

И когда она уже думала, что вот-вот взорвется от переполняющих ее ощущений, он коленом раздвинул ее ноги, и лег на нее, и взял ее, а она прижимала его к себе, стонала и тонула в море наслаждения, смешанного с болью. Его тело было гладким, дерзким и неутомимым, он входил в нее раз за разом, не останавливаясь ни на мгновение. Они слились в одно целое; упругое стройное тело внизу поддавалось, уступало, отдавало ему все свое желание, страсть и любовь. Больше не было ни его, ни ее, лишь одно существо – настолько идеально они дополняли друг друга в этом прекрасном, возвышенном акте любви.

Когда все закончилось и Тобиас задремал, Ровена лежала рядом и в голове у нее не было ни единой мысли. Лишь впечатление, что случилось нечто грандиозное, необыкновенно важное; память о необычайной радости, огромной и удивительной, с которой не могло сравниться ничто. Она открыла глаза, поерзала, оперлась на локти и принялась разглядывать его лицо. Оно показалось ей еще красивее, чем раньше. Ей вдруг стало бесконечно грустно, когда она подумала, что никогда не станет для него чем-то большим, нежели сейчас. Любовница… В отчаянии она уцепилась за единственное, что приносило ей утешение: хотя бы эту, единственную ночь он принадлежал ей.

По ней снова пробежала дрожь желания. Он был нужен ей, здесь и сейчас. Она подвинулась ближе к сильному, теплому спящему телу и провела пальцами по его груди; затем спустилась ниже, к его животу, такому твердому и гладкому. Как же он был прекрасен, и в это мгновение он был ее, только ее. Она припала к его рту, а потом покрыла поцелуями его подбородок и шею.

Он издал долгий стон, и проснулся, и поцеловал ее в ответ, и взял снова. И они любили друг друга бесконечно, пока не погрузились в беспамятство.

Ровену разбудил тихий женский смех. Она приподнялась на локте взглянуть, что происходит. Дверь открылась; вошли две девушки-служанки с оливкового оттенка кожей. Одна держала графин с вином, другая – поднос с фруктами.

Когда они приблизились к дивану, Тобиас тоже пробудился, и как раз вовремя, чтобы натянуть на них обоих шелковую простыню. Он сел, чтобы закрыть Ровену от служанок, и она была благодарна ему за заботу, однако было уже слишком поздно – девушки ее заметили. Любопытные нахалки, которым не терпелось разглядеть товарища этого благородного джентльмена, без стеснения вытянули шеи, чтобы им было лучше видно.

– Спасибо, – сказал Тобиас, когда они поставили подносы на ближайший столик. – Я очень ценю ваше гостеприимство. А теперь будьте добры нас простить – мне и моему товарищу хотелось бы остаться наедине.

К раздражению Ровены, одна из девиц хихикнула.

– Конечно, сэр, – с ужасающим акцентом произнесла она, подняла штаны Ровены с пола, задрав брови, и сложила их в ногах дивана.

– Он… очень молодой… ваш друг, – сказала вторая девица, и ее глаза лукаво блеснули.

Тобиас тоже слегка улыбнулся:

– Он – это она. И да, она довольно молода.

Они попятились к двери, шлепая пятками по голому полу.

– О, мы не потревожим вас и вашу… любовницу, – выговорила одна из них сквозь смех, прикрывая рот ладошкой.