Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ха! Старый добрый папа забыл об очаровании, по крайней мере с нами, через пару месяцев после нашего приезда. С каждой неделей он становился все менее и менее очарователен. Я знала: что-то подступает, воздух густел, но я не знала, что делать, кроме как бояться. Считалось, что я умная, но я никогда не знала, что делать. И чувствовала себя неполноценной.
Мы были на кухне, я и мой папа. Воздух можно было резать ножом. Мама была на квалификационных курсах по гигиене полости рта. Он ненавидел, когда он был дома, а ее не было. И, боже прости меня, я тоже. С другой стороны, я ужасно боялась, что он примется за нее, когда она вернется. С другой, ужасно боялась, что он примется за меня, если она не вернется. Куда ни кинь, всюду клин.
Отец непрерывно курил, это была третья банка кока-колы, без виски. Но он размышлял. Раздумья были проблемой хоть в подпитии, хоть на трезвую голову. В квартире не осталось ничего, кроме моего страха. Отец едва прикоснулся к ужину. Не могу его винить, я была отвратным поваром. Он откинулся на спинку стула и изучал меня, пока я мыла посуду.
– Ты унаследовала мои мозги, ты знаешь.
– Да, сэр. – Нельзя прерываться или мешкать. Я ополоснула посуду и потихоньку начала загружать посудомоечную машину. Моему отцу было плевать на грохот посуды.
– В мое время у нас не водилось этих стипендий. Так что у меня не было шанса убежать в какую-нибудь дурацкую школу вроде той, в Калгари, куда тебя берут на следующий год. Если б у меня была хоть половина твоих возможностей, я б не торчал в этой норе. Но тебе предначертано лучшее будущее, таракан. Ты будешь путешествовать.
Мне пришлось собраться с силами, чтобы не прерваться.
– Да, сэр. – Ополоснуть, и еще раз.
– Я рад за тебя. Да, рад. Ты будешь что-то представлять из себя. Что там вечно говорит старуха мать?
– Помни о призе.
– И что это там за приз, я забыл?
– Йель, сэр.
Повисла долгая пауза, потом он хохотнул.
– Время от времени даже эта тряпка делает что-то правильно. Ты это сделаешь, детка. Без сомнений, да, сэр. В тебе есть все самое лучшее от меня. Я еще буду гордиться тобой.
Видите? Иногда он бросал крученый мяч. Заставлял меня думать, что ему есть до меня дело.
И мне очень, очень стыдно признавать, как много это для меня значило. Как сильно я жаждала этого.
Я услышала звук откручиваемой пробки, виски полилось в стакан, потом – всплеск кока-колы. Началось. Мы вступили на очень опасную территорию. Отец в мгновение ока переходил от любезностей к ярости. Я услышала, как он фыркнул. Даже не поворачиваясь, я знала, что он качает головой.
– Глупые мысли – вот и все, что ты получила от нее. Из-за нее я хотела отказаться от стипендии. Никто из них не должен был знать, пока не будет слишком поздно. Мама и недели не продержится без меня. Мысль о том, что я никуда не поеду, переполняла меня гневом, от которого я становилась сама не своя. Когда бы я ни думала об этом, а я думала об этом и теперь, рот мой наполнялся горечью.
Я услышала, как он встал, вышел из комнаты, выдвинул ящик в гостиной и вернулся на свой трон на кухне. Я ополаскивала ножи и вилки так тщательно, словно собиралась передавать их хирургу.
– Интересно, твоя мать трахается с этим дантистом, на которого работает? Готов поспорить, что да. Думаю, этим она сейчас и занята. Зачем еще ему нанимать ее? Не так ли?
Скажи это, скажи! Слова карабкались по горлу, но были выжжены горечью. Слишком много ударов.
– Я спросил, не так ли, таракан?
Моя ладонь нашла нож для фруктов и стиснула его.
– Она не стоит и плевка!
Стипендия, страх, побои – все это было в руке, сжимавшей нож.
– Это ты и плевка не стоишь!
Я развернулась.
И я бы убила его, богом клянусь.
Только вот он держал стакан в левой руке, а в правой – пистолет. Пистолет.
Он хохотал и хохотал, когда я выронила нож.
– У тебя и характер мой. Признаю это, таракан. – Он сделал глоток и удовлетворенно отрыгнул. – Ну а теперь ты либо подготовишься к хорошей порке, либо… можешь вылизать мне ноги.
Мы смотрели друг на друга. Я не шевелилась. Мой отец положил палец на предохранитель. Должно быть, когда-то он был привлекательным мужчиной.
Я опустилась на колени и сняла его ботинки.
На «ДиСР» Крюгер были видны следы слез. Из ниоткуда появился носовой платок. Марк Редкин подтянул стул поближе, но не вплотную к столу Шупер.
– Временное перемирие, окей?
Сердце ушло в пятки. Интересно, есть ли в офисе кто-то еще?
– Вытрите лицо, пока страницы не испачкались. И не волнуйтесь об этом. Много кто пытался понять эту глупую книгу. – На его красивом лице читалась озабоченность. Голос был нежным, теплым.
– М-мне нужно было… Я просто должна была, эм… Он вздохнул, потом встал, закрыл книгу и выключил компьютер.
– Думаю, на сегодня достаточно. Все кипит, воспоминания обжигают, взгляд туманится. Это приказ, Кейт. Идите домой, погуляйте, поужинайте, посмотрите реалити-шоу, соберитесь с силами.
– Но…
– Оставьте это. – Он покачал головой. В его взгляде была грусть? – Обещаю, у нас еще будет возможность попробовать все снова. У вас еще будет такая возможность. Идите. Достаточно с вас на сегодня.
Видите? Это было почти, как если бы он меня проклял.
Так они и управляют вами.
И только когда Брюс кинулся ко мне с приветствиями, меня осенило. Конечно, он знал. Марк Редкин знал обо всем.
И все же, в этом знании, он был полностью рядом. Он меня понимал.
Он в твоей голове, Кэти. Выбрось его оттуда. Будь холодна, будь умна.
Перед ужином я приняла ванну и все это время говорила сама с собой. Я многому научилась у своего старика-отца: что делать, что не делать, как уворачиваться, как лгать. Мой старик был ходячий кладезь мудрости. Но в конце концов я научилась главному, и это был лучший урок – никогда не приходить на перестрелку с ножом.
Вода свободно бежала по ее голеням. Горячая. Когда ванна грозила переполниться, Оливия вытаскивала затычку, чтобы спустить немного воды. При этом она не закручивала краны. Через какое-то время она убрала затычку и позволила воде набираться и стекать одновременно. Она подумала, что это – метафора, но точно не знала, для чего.
– Оливия?
