— И так каждое утро. Вот уж воистину собачья работа, — резюмировал Александр Борисович и отошел от окна.

Глотая горький кофе, Турецкий стал размышлять.

Итак, основной подозреваемый некто Иван Иванович. Имя, конечно, липовое, но проверить все равно стоит (Турецкий уже отдал нужное распоряжение). Мужчина лет сорока, темноволосый, среднего роста, широкоплечий. Особые приметы — седая прядь в волосах и еще руки: большие, как клешни.

Александр Борисович вздохнул: по таким приметам можно каждого второго работягу брать.

Что у нас есть еще? Ничего. Хотя… стоп! Глаза Турецкого блеснули. Сводя Ингу Лаврову с дизайнером Лисиным, «мститель» наверняка знал, что у нее не все в порядке с головой. Он знал о ее кровавых наклонностях (она ведь уже пыталась оттяпать «агрегат» своему бывшему любовнику). Знал он и то, что Инга дьявольски ревнива. Нет никаких сомнений, что «мститель» был знаком и с ее историей болезни, и с заведенными на нее уголовными делами. Значит, наш таинственный Иван Иваныч (или как там его?) имел доступ к закрытой информации!

Нужно локализовать поиск: искать Ивана Ивановича либо среди медицинского и обслуживающего персонала психиатрической клиники, в которой лежала Лаврова, либо… Либо среди сотрудников милиции!

— Век живи, а все равно дураком помрешь, — с досадой проговорил Александр Борисович и поскреб чайной ложкой небритую щеку.

Итак, если наш убийца имеет отношение к правоохранительным органам, тогда легко объяснить и исчезновение гильзы с места убийства режиссера Хано-ва. Нужно срочно установить, кто из сотрудников МВД присутствовал при осмотре. Хотя, конечно, это не доказательство. Убийца мог подобрать гильзу сразу после выстрела. И все-таки попробовать стоит.

Идем дальше. Что у нас есть еще?

Турецкий глубоко задумался и вдруг припомнил, что один из получателей пресловутого коричневого конверта — отец четырнадцатилетней девочки — вынул конверт утром, по пути на работу. А еще вечером, по его же собственному утверждению, почтовый ящик был пуст. Притом что вернулся он домой поздно — около полуночи (задержался на работе по случаю празднования юбилея начальника).

Значит, таинственный мститель опустил конверт в ящик либо ночью, либо рано утром. Если ночью, то… из этого ничего не следовало. А вот если утром…

— Гм… — сказал Турецкий, рассеянно посмотрел в окно и одним большим глотком допил кофе.

На месте он был через двадцать минут. Пробок на дороге по случаю раннего часа еще не было. Турецкий выбрался из машины, достал сигареты и стал ждать.

Вскоре из одного из подъездов вышла почтальонша — полная женщина в синей куртке.

— Простите! Можно вас на минуту? — окликнул ее Александр Борисович.

Почтальонша посмотрела по сторонам, не веря, что окликают именно ее. Но Турецкий махнул ей рукой и приветливо улыбнулся. Почтальонша, недоумевая, подошла.

— Простите, что мешаю вам работать. Меня зовут Александр Борисович Турецкий. Я старший следователь Генпрокуратуры. Можно задать вам пару вопросов?

— У меня еще три дома, — сказала почтальонша.

— Ничего. Я не отниму у вас много времени. Скажите, а кто разносил почту двадцать седьмого апреля?

— Двадцать седьмого? — Почтальонша зашевелила губами, отсчитывая дни. Затем сказала: — Я и разносила. А что?

— Это было утром?

— А как же. Вот примерно в это время или на полчаса пораньше. А что?

— Вы никого не встретили во втором подъезде? Или рядом с подъездом? Может, там кто-нибудь стоял и курил?

— Во втором-то? — Почтальонша обернулась и посмотрела на подъезд. — М-м… Точно, был! — Она перевела удивленный взгляд на Турецкого. — А вы-то откуда про то прознали? Вас я вроде тут не видела.

— Кого вы встретили? — быстро спросил Турецкий, не отвечая на ее вопрос.

— Парня. Молодого. Когда я из подъезда выходила, он попросил не закрывать дверь. Я уже к другому подъезду пошла, но потом увидела одну квитанцию — забыла опустить ее в ящик. Ну, ясное дело, пришлось вернуться. Так вот. Как только я в подъезд вошла, паренек этот от почтовых ящиков отошел. Мне показалось, что он что-то туда бросил. Не то газету, не то журнал. Помню, я еще его спросила: чего он, мол, тут делает? А он мне: ничего. Сунул руки в карманы и пошел.

— Это все?

Почтальонша кивнула:

— Да. — Затем ее маленькие глазки блеснули любопытством и она спросила: — А что? Никак, преступник был паренек-то этот?

— Простите, что досаждаю вам вопросами, но… если бы вы его увидели — смогли бы опознать?

— А то как же. Нешто я беспамятливая? Я этого типа хорошо разглядела.

— Скажите, а у него не было седой пряди в волосах?

Почтальонша задумалась, затем тряхнула головой:

— Нет. Он молодой был. Откуда там взяться седине? Лет двадцать пять ему, не больше. Волосы длинные и в хвост стянуты. Высокий такой, худой. Лицо симпатичное. Нос тонкий, как у девушки, а глаза — синющие, как небо летом. Да, и еще шепелявил он немного. Помните, как Кирпич в «Место встречи…»? Вот примерно так же, только чуток поменьше. Как будто кончик языка прикусил.

— Это вы все за минуту разглядели? — удивился Турецкий наблюдательности почтальонши.

— А чего там разглядывать? Я ведь не слепая. Увидела — и запомнила.

— Вы уверены, что описываете его правильно?

— Как в том, что ваша фамилия Турецкий, а зовут Александр Борисович. Я правильно запомнила?

— Да, все верно. Кстати, как ваши имя-фамилия? Это чтоб я мог вас найти, если понадобится.

— Терентьева я. Лидия Петровна.

— Спасибо вам, Лидия Петровна!

— Да не за что.

Расставшись с памятливой почтальоншей, Турецкий позвонил Свете Перовой.

— Алло, Светлана?

— Да, Александр Борисович. Доброе утро. — Голос у Перовой был сонный.

— Доброе, — ответил Турецкий. — Ты как там, в порядке?

— В полном. А что?

— Есть работа. Нужно прошерстить окружение наших фигурантов и попробовать отыскать одного парня. Не факт, что найдешь, но, как говорится, попытка — не пытка. Приметы у него уж больно примечательные. У тебя ручка под рукой?

— Да. Диктуйте, я записываю…

Весь следующий день Светлана Перова носилась по городу, встречаясь и беседуя с теми, кто мог опознать по описаниям парня, о котором рассказала Турецкому почтальонша. Ухача улыбнулась ей к вечеру.

— Говорите, синие глаза и конский хвост? — Один из друзей покойного режиссера Ханова задумался. — И при этом слегка шепелявит? — раздумчиво переспросил он. — Что-то знакомое. Что-то очень знакомое… Постойте. Да ведь в труппе у Ханова был такой парень! Ну да! Высокий и с длинными волосами. У него еще прозвище было такое забавное… Синеглазка — так, кажется.