– Но это неправда! – не выдержав, вскочил со стула вампир. – Нет у меня и никогда не было никакой любимой женщины, кроме Катрины!

– Врешь, – подлючно заухмылялся герцог. – А чей же тогда портрет у тебя в потайной коморке стоит?

– Откуда ты… про каморку? – побледнел как снег голландец, а Нилина не сдержала горького вздоха.

– Там и лампадка день и ночь горит, и шкатулки с драгоценностями натасканы, а еще кувшинчик золотой…

Дарвиль даже затрясся, у меня от его обезумевшего взгляда волосы на голове зашевелились.

Отбросил стул, одним прыжком через стол перескочил, как змеей укушенный, и пулей рванул из комнаты.

Я?

А что я? Подол длинного платья до колен задрала и помчалась вслед.

Остальные пока перезагрузились, пока кучей в дверях застряли… где-то позади топают.

Уж на что я быстро бегать умею, но вампир так ускорился, что только черный камзол на поворотах лестницы мелькает.

Эй, голландец! Имей совесть, притормози чуток!

Нечестно так поступать с женщинами – сначала накормить до отвращения, потом догонялки по лестнице устроить. Сам-то небось пожевал немного полусырых бифштексов, запивая из непрозрачного бокала не знаю чем. И что самое интересное, знать вовсе не желаю.

Вот и несется теперь по лестнице легко, как козлик, а я, задыхаясь от тяжести в желудке, в который раз даю себе зарок не обжираться в гостях.

Бежим.

Какой «наверх»! Наверх я бы и трех ступенек в таком темпе не осилила, на второй же и свалилась бы.

Это мы вниз бежим, причем у меня с каждым следующим прыжком крепнет уверенность, что заканчивать марафон я буду не бегом, а кувырком. Лестница, что в подвалы ведет, так часто поворачивает, что не закувыркаться тут почти невозможно.

Хорошо еще, что на ногах у меня морок на ботиночках, а не те туфельки, какие он изображает.

Однако – ура. Добежала и ни разу не навернулась, этот рекорд нужно где-нибудь записать.

А вампир уже умчался в темный коридор и отпечатков не оставил. Да еще и темнота тут. Все понятно, значит, не врут легенды про вампирское ночное зрение.

Вот только и я не лыком шита. Прямо на бегу подвесила себе над головой светлячок и даже восхитилась. Это в моем мире с его недостатком энергии у меня получался светлячок, дающий света не больше мобильника.

А здесь вышла прямо-таки лампочка Ильича.

Класс. Вот и бегу я по хорошо освещенному коридору, а во все стороны из него узкие ответвления отходят.

Ну и куда же мне бежать? Ясен пень, пока прямо. Если вампира в конце не окажется, пойдем назад искать методом исключения.

Вот только помощь иногда приходит вовсе не с той стороны, откуда ждешь. И вовсе не самым приятным способом.

– Ай! – вскрикнула я и невольно приостановилась, когда фейри больно дернул меня за ухо. – Шомо, ты что, с ума сошел?

– Туда, – пискнул человечек, показывая в левый проход.

– Спасибо. Только в следующий раз не дергай так сильно, – буркнула я и рванула налево.

Не оставляя никаких указателей, топот гномьих сапог гремел почти рядом.

К потайной двери, вернее, к отодвинутому куску стены, мы добежали почти одновременно.

Все было в точности, как рассказывал герцог.

Висел на стене портрет золотоволосой юной женщины с небесно-голубыми глазами, написанной во весь рост. На алтаре под ним стояли горящие лампадки и шкатулки. А прямо на полу сидел вампир, прижимая к груди золотой сосуд, и нежно ему что-то шептал. И по лицу его текли светлые струйки слез.

– Вот. Видите? – протиснувшись между гномами, обличительно ткнула в портрет пальчиком вампирка.

А быстро она бегает. Или это у нее наследственное?

– Ох и глупая ты еще, Нилина, – вздохнула я, прошла к широкой деревянной скамье, стоящей напротив портрета, и села. – Неужели не видишь, что это твоя мать?

Ноги-то не казенные.

– С чего ты взяла? – яростно шипит на меня смеска.

А вот характером она – вылитый отец.

– Разрез глаз у вас один. Да и вообще черты лица похожи. Я вот только одного понять не могу, Дарвиль, почему ты сам не показал дочери ее мать?

– Когда Катрина умерла, – голос вампира звучит глухо и отрешенно, – мне удалось поймать ее душу. Есть такой ритуал у жрецов моего клана, очень тайный. Мне в юности бабушка секрет передала. Я надеялся найти подходящее тело и вернуть ее к жизни. Но сами понимаете, внешне похожи они уже не будут. Вот и не показывал – хотел, чтобы дочка знала только одну мать. Ведь в человеке главное – это душа. Но ничего не получилось, для обряда переселения нужен жрец, а мои родичи наотрез отказались помочь, хотя я умолял не один раз. Они надеялись, что я раскаюсь и вернусь с повинной. Очень уж хотелось меня покарать. Но я не вернулся, а показывать Нилине портрет не стал по другой причине. Она уже подросла и очень переживала за свою внешность, со всеми подружками себя сравнивала. Как ей показать мать, если Катрина была редкой красавицей? Еще больше бы в себе разочаровалась.

– А как герцог узнал про твой тайник?

– Это у него спросить нужно. Кстати, – вампир вскинул голову и уставился на своего командира охраны, выглядывающего из-за спин гномов, – а кто охраняет Лайофа?

Усатый воин виновато глянул на хозяина и рванул из подвала.

– А вот эти драгоценности? – Не сдавшаяся еще вампирка прищурилась, глядя на шкатулки, расставленные по алтарю.

– Я много лет получал хорошее жалованье у деда Лайофа и у его отца, – вздохнул Дарвиль. – Но Катрина отказывалась брать эти деньги на хозяйство, ей не нравилось, что я работаю. Поэтому я на все жалованье покупал украшения и дарил ей. Когда она умирала, взяла с меня слово, что все это я подарю дочери в день ее свадьбы. От имени матери.

– А что в кувшинчике? – не выдержал любознательный Талм.

– Катрина, – нежно прижимая сосуд к груди, прошептал вампир, и лицо его в этот момент было такое светлое, проникновенное… – Я прихожу с ней поговорить, рассказать про дочь…

Топот убегающей прочь Нилины как ураганом поднял меня со скамьи, и мы снова побежали.

И снова все вместе. Только вампир задержался на несколько мгновений, запереть свой тайный храм.

Но уже на первых ступеньках он нас догнал, а к повороту и перегнал. А вскоре меня начали по одному перегонять и гномы. Только Гарон упорно держался рядом.

Уф. Приостановилась я на небольшой площадке перевести дух. Как же тяжело бежать наверх. Особенно после обеда. А когда вспомнила, сколько там впереди еще ступеней, вообще приуныла.

Стоп. А с какого это бодуна я вообще тут бегаю с задранным подолом наперегонки с мужиками, как инфантильная героиня любовного сериала? Это с моими-то нынешними возможностями?