— Я цеплялась руками за проемы дверей, но Леша тащил с такой силой… — каждое ее слово выворачивает меня наизнанку.

— Мне было так больно, так страшно, Адам, — она поднимает на меня глаза, и сейчас передо мной незнакомая мне Лали. Не хохотушка, не дерзкая официантка, которая так выматывала мне душу. Сейчас передо мной запуганная, сломленная девочка. И в этот момент я даю себе клятву. Никогда. Никогда она больше не будет переживать такие моменты. Я сдохну лучше, чем позволю ей снова плакать… Бессознательно сжимаю ее ладонь так крепко, что она вздрагивает.

— Прости…

Лали кивает.

— Он кричал на меня, обзывал шлюхой, уродиной. Он вытянул меня в шелковой ночной прямо на улицу. Было холодно. Но от боли я не чувствовала этого. А потом он затащил меня в небольшую пристройку, служившую баней. Продолжая удерживать, облил холодной водой из бочки. Окатил мое лицо, грудь, живот, ноги… и вытолкал на улицу… Он ушел домой и запер дверь, оставив меня там… Я тарабанила в дверь… Я умоляла его впустить. Но он не открывал. Помню только дикий холод. Он пробирал до самых костей.

— Почему ты не убежала? — не узнаю свой голос. Тихий, как у старика. Я разбит. Ее правдой. Ее уродливым прошлым. Бл*дь, да не должна ни одна женщина переживать такие издевательства. Чертов ублюдок!

Лали замирает. Смотрит на меня так, словно я только что спросил полную ерунду. Будто для меня должен быть очевиден ее ответ.

— Я не могла уйти… Знала, если уйду, он не отдаст мне дочь. А Маша… она была… там. И тогда, чтобы спастись от холода, я забралась в вольер к нашей собаке, огромному азиату. И легла с ним в обнимку. Помню, лежала, смотрела на звездное небо и плакала… И все задавала себе вопрос… когда… когда я успела так опуститься? Позволить так обращаться с собой… В тот момент я словно посмотрела на себя со стороны. Я живу с психом, который ненавидит меня… Нет, когда трезвый, он в полном адеквате, клянется в любви. Но все это слова. И стоит ему прийти вмазанным, мой ад начинается. И в этот момент я поняла, что мне больше нечего бояться. Хуже некуда. Вот он — ад. Так чего я боюсь? Почему не спасаю нас с дочкой от него?

Я не могу, бл*дь, больше. Беру в охапку, утыкаюсь носом в ее волосы. Сжимаю ее так, чтобы Дали каждую секунду знала — она больше не одна. Я рядом. И так будет всегда.

— Он открыл дверь в пять утра, — продолжает говорить, уже будучи в моих руках. Я слышу по ее голосу, что волнение отпускает ее. Теперь она говорит тихо, но уже без дрожи. — И зашла в дом. Отпарилась в ванной, и как только он ушел на работу, просто собрала наши с Марусей самые необходимые вещи, и мы ушли. И знаешь, не было страха, не было волнения. Я была уверена в этом шаге, как никогда…

— Он больше не трогал тебя? До последнего времени…

— Он пытался вернуть меня. Скандалил. Но я пригрозила рассказать все его брату, либо слить все в газету. Я бы подпортила им жизнь. На какое-то время он пропал. Я слышала, у Леши была женщина. Но не сложилось у них. После чего Онуприенко снова принялся за меня. Остальное ты знаешь…

Если сказать, что ее рассказ выбил из меня весь дух — ни хрена не сказать. Теперь, зная Лали, услышав ее историю… я не могу не восхищаться своей девочкой. Сколько она перенесла, но не сломалась. Сколько выдержала одна на своих хрупких плечах. И то, каким придурком я был с ней… черт, много дерьма было в ее жизни, прошлого не изменить. Но я знаю, что теперь с ее головы ни один волосок не упадет. Она больше не будет плакать. И я устраню всех с ее пути, кто посмеет сделать ей больно или будет нести ей угрозу. Я сделаю это, чего бы мне это ни стоило. Даже если устранить придется самого себя…

Два месяца спустя

— Девочки, вылезайте из воды, губы синие уже!

— Мам, ну, еще немного! — машет Маруся, забираясь вслед за Васей на водную горку. Девчонки, как два смерча, носятся по аквапарку. Только и успевай бегать за ними.

— Мария, никаких «немного»! Быстро из воды! Уже ехать пора!

Но вряд ли мои слова долетают до девчонок. Чертята уже летят с горки в бассейн. А потом снова по кругу.

Чувствую вдруг его руки на своей талии. Адам прижимается холодной мокрой грудью к моей спине. Губы мужчины касаются моего плеча, заставляя кровь кипеть в венах. Голова кругом. Прикрываю глаза, откидываюсь головой на его плечо. Так здорово чувствовать, что за твоей спиной есть кто-то надёжный и родной. Кто поддержит. Как здорово не бояться оступиться и упасть. Мой Адам не допустит этого.

Мы вместе уже два месяца. Мне они кажутся вечностью рая. Каждое утро, просыпаясь в объятиях этого горячего мужчины, я благодарю бога за то, что подарил мне его. Я счастлива. Абсолютно счастлива.

— Поедем скорей домой, с ума схожу, как хочу тебя, — шепчет Адам. Поворачиваюсь в его руках.

— Мы ведь занимались этим всего пять часов назад, — смеюсь, глядя на его голодный взгляд.

— Это чертова вечность, Лали, — восклицает обиженно мужчина. Целую его, прижимаясь к его крепкому телу.

Наконец-то девочки на суше. Обмотанные полотенцами, греются на лежаках. В руке у каждой по стаканчику сока.

— Вечером еще Макс хотел встретиться, — хмурится Адам, устраиваясь рядом со мной. В последнее время он практически не видится с другом. Постоянно со мной. И день и ночь. Порой уже сама устаю от этого. Иногда хочется побыть одной. Мой внутренний интроверт просто требует передышек. Но Ад непреклонен. Хотя, мне ли жаловаться? Этот мужчина умеет окружать теплотой и заботой.

Спустя час мы устраиваемся в машине. Сегодня выходить на смену. Нужно еще успеть привести себя в порядок. Завозим девочек по домам. Целую Марусю на прощание и крепко обнимаю. Дочка пока с мамой. Я беру ее к нам на выходных. Скучаю по дочке и понимаю, что это не дело — так жить. Но радует то, что уже через неделю все изменится. Мы наконец-то будем все вместе. Новый дом, новая жизнь. Иногда в голове вспыхивают сомнения. Я начинаю волноваться — а правильно ли я поступаю.

На всем пути Адам ни на секунду не отпускает мою руку. В динамиках звучит Билли Айлиш, и я ловлю себя на мысли, что рай вполне может быть и на земле. А потом вспоминаю новость, которую мне сегодня рассказала Оля. И снова одолевает волнение.

— Ты слышал новость? — Герц бросает на меня вопросительный взгляд.

— Онуприенко посадили.

После этих слов он напрягается. Не хочет показывать мне этого, но я замечаю, как сильно его пальцы сжимают руль. Адам отворачивается к дороге. Просто кивает в ответ.

— Ты знал. Да? Это ты? — в груди сжимается все в узел от понимания того, что мои самые страшные подозрения оказались верными. Я, как могла, гнала эти мысли прочь, но, как оказалось — заблуждалась.

— Не я — он. Просто не дали делу загаситься.

— Адам…

— Лали, — перебивает меня, осекает колким взглядом. — Он сам все сделал. Сам закопал себя. Знаешь, в жизни все возвращается. Вот и к твоему бывшему вернулось. Он курсанта ударил. Тот написал в прокуратуру. Уголовное дело, предание его огласке, и все. Светит немаленький срок. Никто ничего не придумывал, никого не клеветал.