Услышав подобное заявление, мы оцепенели.

– Фезер… если это шутка, – осторожно начал я, – то неудачная. И слишком жестокая.

– Не шутка, – ответила она. – Дилан вернулся с припасами и терпеливо ждал вас, как верный пес. Я спустилась, забралась на плот, а дальше – несчастный случай. Вынужденная необходимость.

– Фезер, – произнес Кен. – Это совсем не смешно.

– Да уж, могу себе представить.

– И что потом? – спросил я. – Ты снова залезла наверх и затаилась? Но зачем?

– Ну, сначала я отогнала плот к месту нашей стоянки, и кстати – управлять им в одиночку очень непросто. Там я поставила палатки, столы и стулья – получилось очень реалистично, – а уже потом на шлюпке вернулась и залезла наверх. Ну и денек выдался. Я прихватила немного воды, но это только для меня. Простите. Я утомилась.

– Шлюпка все еще там?

– Да, но я хорошо ее спрятала.

Все это по-прежнему казалось мне какой-то мерзкой шуткой. Человеческий разум ревностно защищает созданную им картину мира, а в особенности – те непоколебимые истины, на которых она зиждется. Например, когда умирает кто-то из близких или ты вдруг узнаешь, что жена изменяет тебе с тем веселым парнем, с которым ты пару дней назад ходил в бар и которого, вообще-то, считал своим другом, – твое сознание не способно моментально переварить новости подобного масштаба: оно отчаянно отбивается от доказательств произошедшего – будь то звонок отца, сообщающего, что у матери случился сердечный приступ, письмо от лучшей подруги жены, начинающееся со слов: «Мне кажется, ты должен знать правду…», – изо всех сил пытаясь сохранить целостность этой самой картины.

Но твоя душа знает. Задолго до того, как эти события прогремели громом среди ясного неба твоей жизни, душа, чувствительная к незримым и неосязаемым сигналам, к которым наш вечно занятой разум невосприимчив, уже обо всем догадалась и приготовилась к неминуемому.

И теперь ждет, когда ты наконец прекратишь упорствовать и признаешь очевидное.

Я стоял там, не зная, что сказать, и вдруг вспомнил тот момент, когда шар покатился прямо на Фезер и она застыла на месте – в ужасе и полной растерянности, как мне тогда показалось. Сейчас, благодаря хоть и запоздало, но все же вернувшейся способности мыслить аналитически, я сопоставил эту картинку с другой, более ранней: Фезер, выпавшая из лодки в бурную реку, уверенно и хладнокровно рассекает воду мощными гребками. И все понял.

То, что я прочел на ее лице, не было ни испугом, ни растерянностью: она прикидывала, как бы сделать так, чтобы ее поведение выглядело более убедительным.

Зачем? Я уже знал ответ на этот вопрос.

– Ты сказала «вынужденная необходимость», – снова заговорил я. – Это как?

– Дилан был идиотом, но идиотом с принципами, – ответила она. – Раз вы не вернулись, значит что-то случилось и нужно бежать за помощью.

– И почему ты не позволила ему это сделать? Что происходит, Фезер?

– Вы совершили невероятно важное открытие, Нолан. Возможно даже, самое важное в истории человечества. Я не врала, когда говорила, что я твоя преданная фанатка. Это правда. И не я одна – весь фонд тебя обожает. Вы не единственные, кто работает на нас. Есть и другие, в разных уголках планеты, которые точно так же не в курсе истинной цели своих поисков, – что естественно. Даже Кристи, известная интеллектуалка, ни о чем не догадывается.

– Что ты имеешь в виду? – медленно произнес я.

– Трещина в вечной мерзлоте на Аляске. Есть основания полагать, что там, на глубине, есть кое-что для нас интересное. Наподобие того же, что мы нашли здесь. Но судить пока рано – время покажет. Что там у них происходит, я не в курсе, ведь мой телефон у вас.

– Фезер, – сказал Кен. На его лице застыло выражение беспристрастности, а в голосе звучало ледяное спокойствие. В последний раз, когда я видел его таким, он устроил драку в баре. – Давай ты перестанешь вести себя как чокнутая сука и по-человечески объяснишь, что за фигня происходит.

– Ой, как невежливо, Кен.

– Невежливо. Но ведь ты убила парня, который был нашей единственной надеждой, причем не потому, что у тебя вдруг с перепугу поехала крыша, а с полным сознанием дела. Поэтому прости мой гребаный англосаксонский, золотце, и просто расскажи все как есть.

– Ничего рассказывать я вам не собираюсь, – заявила она. – Мне даны четкие указания: не вмешиваться в развитие событий, просто ждать, надеясь на успешный исход.

Фезер некоторое время помолчала, а когда снова заговорила, ее голос звучал тише, как будто она удалялась от нас:

– Но тебе, Нолан, исключительно из уважения, я скажу: ты сам знаешь, что вы здесь нашли. Ну или скоро узнаешь. Жаль, что ты там, а не здесь, со мной. Вместе мы бы многого добились. Ты умнее, чем думают остальные, и все куски головоломки уже у тебя в руках. Просто сложи их вместе. К сожалению, вас это не спасет, зато какое удовлетворение – напоследок удостовериться, что все время был прав.

– Фезер, погоди!

– Мир уже никогда не будет прежним, Нолан. Благодаря тебе. Ты можешь собой гордиться.

И с этими словами она ушла.

Мы вернулись в зал, сели в круг на полу и погрузились каждый в свои мысли. Когда мы услышали, что Фезер уходит, Пьер громко окликнул ее, однако коридор ответил безжизненной тишиной. Выглядело это глупо, но, разумеется, не по вине Пьера. Имя, которое за последние сутки мы выкрикнули бессчетное количество раз, волнуясь за его владелицу и надеясь на нее, теперь приобрело совершенно иной смысл. Она не нуждалась в нашей помощи и нам помогать не собиралась.

Я видел, что Молли и Пьер поражены до глубины души и, как и я сам недавно, отчаянно силятся осмыслить происходящее, анализируя слова и поступки Фезер. Джемма, которая благодаря своему любопытству раньше всех заподозрила неладное и, по идее, должна была оказаться готова к подобному повороту событий, тем не менее выглядела совершенно разбитой.

Кен сидел с непроницаемым лицом, но я знал: уж кто-кто, а этот мужик точно не потеряет голову, даже в такой поганой ситуации. Кен – прагматик до мозга костей, и, чтобы выбить его из седла, нужно хорошенько постараться. На его глазах обдолбанных актеров увозили на «скорой» прямо со съемочной площадки многомиллионного блокбастера, который он продюсировал; а однажды, исключительно по прихоти руководства кинокомпании, его уволили буквально за день до начала съемок фильма, сулившего ему деньги, славу и необъятные творческие перспективы.