Мне стыдно за маму – и за себя. Я бы тоже выбрала Мо. Не из вредности и не из-за миссис Камински, но как раз из-за того, что случилось. Мама выбрала Мо, а когда пришло время, Мо вернула ей мои сапоги. Натали бы так не поступила.

Понимание никак не облегчает сложившегося положения. Если бы Мо поступила со мной так, как мама с Карен, я бы тоже чувствовала, что она меня предала. Я бы считала, что меня подло ударили ножом прямо в сердце.

Цена, которую мы заплатили за тот день, растет. Маму с Карен связывала незаурядная дружба – они были друг другу как сестры, и все вокруг верили, что эту дружбу они сохранят до конца своих дней. А теперь – из-за пары старых сапог – этой дружбе пришел конец.

Мо лежит на моей кровати на животе, подложив руки под подбородок. На кровати новые простыни и новое одеяло. Хлоя лежит на своей кровати в такой же позе. Обе смотрят на пол, где четыре меховых комочка возятся и тыкаются друг в друга, словно горстка пьяных матросов.

– Ты их оставишь? – спрашивает Мо.

– Мама говорит, мне можно оставить одного. Я возьму Финн.

– Твоя мама не против, что ты ее так называешь?

Хлоя пожимает плечами.

Лично я не против. На самом деле мне даже лестно. Финн ужасно миленькая и страшно задиристая.

– Я бы тоже хотела взять себе одного из них, – говорит Мо.

– Не получится?

– У моего папы аллергия, помнишь?

После операции по спасению котят и Хлои прошло уже четыре дня. Мо проводит с Хлоей каждую свободную минуту. Она приходит к ней сразу после школы. Сначала я думала, что Мо заботится о Хлое, но теперь понимаю, что дело не только в этом. Мо одинока.

Мо всегда была взрослой не по годам, но после аварии она словно разом переросла сверстников – как будто для нее время каким-то образом исказилось. Взрослые любят разглагольствовать о том, что однажды вся эта школьная ерунда – что о тебе думают другие, кто твои друзья, какие о тебе распускают слухи – перестанет иметь какое-либо значение. Мне кажется, что Мо в одно мгновение вдруг оказалась в этом «однажды».

– Как прошел бал? – спрашивает Хлоя, просто чтобы что-то спросить.

Хлоя ни разу в жизни не ходила на школьные танцы: она считает и сами эти мероприятия, и музыку, которую там ставят, слишком тухлыми.

– Я не пошла, – говорит Мо.

– Ты вроде пригласила Роберта?

– Да, но, пока я была в больнице, его пригласила Элли. Он не знал, выпишут ли меня к балу, и согласился пойти с ней.

– Вот дерьмо!

– Не то чтобы. Я все равно бы не пошла.

– А тот парень, которого Финн пригласила, был на балу?

Я прислушиваюсь.

– Чарли. Да, он ходил с той высокой девчонкой, Кэми. Ну, знаешь, она еще в футбол играет вратарем.

У меня внутри все холодеет. Я с горечью думаю, рисует ли он ее так же, как раньше рисовал меня.

– Лоло, – говорит Мо, – знаешь, что не дает мне покоя?

– Пока нет, рассказывай.

Мо ухмыляется:

– Натали.

– М-да, ничего нового.

Мо снова улыбается:

– Ну вот послушай. Ты не говоришь о том, что случилось, я не могу об этом говорить, и твоя мама тоже молчит.

– Ну да.

– И это означает, что единственные, кто говорит об этом, – это Натали и ее отец. А они рассказывают вовсе не то, что было на самом деле.

– И что? Пусть наслаждаются своей идиотской славой.

– Конечно. Поначалу я так и считала. Но их болтовня не дает мне покоя. Совсем.

– Почему?

– Не знаю. Наверное, потому, что мне приходится снова и снова повторять себе, как все было на самом деле. Мы попали в аварию. Мы выжили. Я снова и снова мысленно прокручиваю все это в мельчайших подробностях и только так могу все понять.

– Тогда какая разница, что там говорит Натали? Наверняка ей вообще никто не верит. Это же Натали, про нее уже давно всем все ясно.

– Просто я понимаю, что мне не хватает некоторых деталей. Я знаю только то, что видела сама. Но не все.

Хлоя садится на кровати, скрестив ноги:

– Мо, забудь.

– Не могу.

Хлоя вся подбирается:

– Я не могу об этом говорить.

– Знаю. Я и не прошу тебя. Я записала все, что знаю сама. О тебе у меня тоже почти все есть. После аварии вас с Вэнсом и Кайлом отбросило за водительское сиденье.

– Что за Кайл?

– Парень, которого мы подобрали по пути. У него машина сломалась.

– Я вообще забыла, что он был с нами. Он в порядке?

– Думаю, да. Он ушел за помощью вместе с твоей мамой.

Хлоя мотает головой:

– Ого! Ты права, мы знаем только то, что сами видели.

– Именно. Ты была первой, кого я увидела. Я открыла глаза, когда твоя мама пробиралась к тебе.

У тебя была рана на лбу, вокруг море крови …

– Я думала, мне помогал Боб.

– Сначала тебя осмотрела твоя мама. Не помнишь?

Хлоя пристально смотрит на рисунок своего одеяла, пытаясь вспомнить. Она кусает губы, тянется пальцами к шраму на лбу, словно он способен напомнить ей, как в ту ночь ее коснулась мамина рука.

– Ох, – выдыхает Хлоя.

– Потом она поняла, что Финн сидела впереди, и попросила Боба тебе помочь.

Обе замолкают, словно вместе отдают дань уважения моей памяти.

– Потом, когда все немного опомнились и поняли, что произошло, твоего папу перенесли назад, и вы с Вэнсом ушли. Вас нашли через два дня.

Хлоя сжимает зубы. Ее история не кажется запутанной. Она простая и до ужаса страшная.

– Мне не хватает нескольких деталей. Почему случилась авария, почему ушел Оз и что произошло, когда твоя мама и Кайл отправились за помощью.

– Мама не станет об этом говорить. Она ведет себя еще хуже, чем я. Я хотя бы признаю, что это случилось. Мама делает вид, что ничего не было – ни аварии, ни гибели двоих ее детей. Она живет дальше – так, будто ни Финн, ни Оза никогда не существовало.

Это очень странно, но поверь, она не будет говорить на эту тему. Она все отрицает. Она приложила нечеловеческие усилия, чтобы стереть все напоминания.

Так и есть. Очистив нашу с Хлоей комнату от всех моих вещей, мама сделала то же самое с комнатой Оза. Потом она перелопатила весь дом. Обнаруживая мой носок, или ластик, которым пользовался Оз, или зеленую скрепку, она немедленно отправляла их в мусорный пакет. Она больше не покупает яблочное пюре и фруктовую пастилу, потому что я их очень любила. Не покупает шоколадный сироп «Херши» и печенье «Орео», потому что их очень любил Оз.