Внутри психопата кипит суп из аффектов. Виктиму ничего не стоит выпустить пар в случайного человека. Никакой повод не нужен, потому что виктимы обожают строить прогнозы, экстраполировать муху в слона.

Сравним виктима и истероида. Истероид обрадуется, поймав случайный взгляд любопытного прохожего. Виктим ощетинится и рявкнет: «Что пялишься?». Утешать виктима также категорически не рекомендуется. Виктим громко требует сочувствия, но тихо жаждет мести. Мести всем и каждому: проклятым мужикам, проклятым капиталистам, проклятым мясоедам, проклятым поклонникам Трампа, проклятым фашистам. Виктимность – переходящее радужное знамя леволиберальной армии.

Виктима раздражает манера рефлексоида «забалтывать» тему. Тут трагедия, драма, преступление! До виктима двадцать лет назад домогался продюсер. Надо срочно принять меры! Какие же меры принимает рефлексоид? Правильно. Рассказывает, как сам когда-то кого-то домогался, как потом его кто-то домогался, как вчера одна странная барышня тут кричала про домогательства… Этой странной барышней, разумеется, был виктим, который тотчас взорвется от возмущения и потребует к себе особого отношения. Особого, значит? Хорошо – ему тоже выделят отдельную главу в мемуарах, с шутками и философскими рассуждениями о благотворном влиянии домогательств на женскую нервную систему.

Конкуренция гипертимов и виктимов – основная причина, по которой левая оппозиция в России еще не скоро объединится.

Гипертим суетится, собирает пикеты, митинги, сидит на бутылке, радеет за правду, проводит расследования, поднимает бучу. Его суета лишена вектора, смысла, целей, результатов. Но в политической среде процесс часто важнее результата, особенно если речь идет о локальных движениях. Так что не стоит недооценивать полезность гипертимов для гражданского общества.

Виктима аргумент о локальной полезности категорически не устраивает. Он требует немедленно покарать карателей, притеснить притеснителей, оприходовать домогателей. В своей священной ярости виктим бросается на первых попавшихся сограждан – на гипертимных активистов. Остальные граждане либо не обращают на психопата внимания, либо жестко ставят зарвавшуюся «жертву» на место.

Гипертим допускает фундаментальную ошибку: начинает оправдываться перед виктимом. Мол, смотрите, сколько мы уже всего хорошего сделали во имя равенства, прав недочеловека и эмансипации. Подобные тезисы (порой вполне обоснованные и логичные) вызывают у виктима удвоенную ярость: ведь это он и только он (виктим) вправе определять степень своего страдания и правового ущемления.

Чтобы показать, насколько ничтожны победы гипертима, виктим устраивает еще более показательные страдания. На гипертима сыплется град обвинений в оппортунизме, популизме, поверхностном подходе.

Гипертим не унывает и пытается делом доказать свою гражданскую состоятельность. Своей беготней он оттеняет пустую болтовню виктима. Не за горами прямые обвинения виктимных конкурентов в бездействии. В разоблачительном запале гипертим обесценивает даже те реальные проблемы, которые неминуемо возникают у виктимов в патриархальном обществе (читай: в обществе с господствующей триадой Д+Э+К). И вместо того, чтобы строить новое общество, оппозиция вновь и вновь раскалывается, все глубже увязая в В+Г склоках, из политической силы вырождаясь в тусовку психопатов.

Случай аналогичен конкуренции шизоида и рефлексоида, то есть все проблемы от несовпадения нарративных привычек.

О чем говорит виктим? Домогательство, угнетение. Угнетение, эксплуатация. Эксплуатация, домогательство. Главные темы, с которых виктим никогда не слезет. Попытка навязать их сенситиву обречены на провал.

– Ну ты же жертва! Посмотри! Они тебя дискриминируют.

– Просто мои творения несовершенны.

– Ты себя недооцениваешь! Это влияние сексистского общества. Ты должен восстать против шейминга.

– Я должен был восстать против собственного несовершенства еще десять лет назад, но не сделал этого. Теперь я навеки отлучен от чистого искусства, изгнан в мир потерянных форм.

Диалог, в котором участники непрерывно отдаляются друг от друга. Сенстив тонет в безобъектном прошлом. Виктим грудью бросается на амбразуру объективированного настоящего.

Параноид не терпит неискренности, ищет (и находит!) заговоры, подозревает окружающих в неискренности. И тут ему попадается виктим – психопат, который только и делает, что изображает жертву, проявляется ничем не обоснованные эмоции. Его даже разоблачать не надо: все шито белыми нитками. Ложь виктима настолько очевидна и однозначна, что даже параноид не ищет в ней скрытых подтекстов.

Но параноид не может жить без заговоров. Если нет виктимной лжи и двойного дна внутри виктима, то нужно поискать вовне. И параноид начинает страстно убеждать собеседника, что весь мир, вся система изначально организованы так, чтобы угнетать несчастную жертву и домогаться ее. Параноид помогает выявить наиболее опасных врагов, докопаться до их мотивов.

Виктим паникует, прячется от коммуникации. Как не паниковать, если параноид рассказывает о внешней власти, о непреодолимой зловещей силе? Ощущение тотальной беспомощности превращает виктима из агрессивной жертвы в пассивную жертву обстоятельств. Виктим хочет сам выбирать своих угнетателей: желательно среди слабых и мимо проходящих, но не в рядах представителей тайной власти.

Попутно параноид открыто обвиняет виктима во лжи, в дешевом актерстве, в извлечении выгоды из красивомученической роли. В принципе, здесь параноид прав, с тем уточнением, что виктим действует не по расчету, а следуя врожденной склонности. Но виктиму такая правда категорически не нужна. Он возмущается, быстро находит проходящего мимо «угнетателя», ловит и мысленно ведет на допрос к параноиду. Виктим пытается влезть во все мыслимые неприятности, лишь бы доказать конкуренту обоснованность своих претензий на главную роль жертвы. Параноид мгновенно объявляет все доказательства сфабрикованными и пытается игнорировать виктима. На это виктим отвечает еще более виктимным поведением. Но единственное, в чем удается убедить параноида, так это в очередном заговоре…

Особо следует отметить случай, когда параноид увлекается духовными практиками. Тогда место страшной системы занимает «карма», «судьба», «воздаяние». Виктим, мол, чем-то прогневал «высшую силу», вот и огребает по полной программе. Так ему, родимому, и надо. Параноид настойчиво предлагает конкуренту поискать истину где-то рядом. Но виктиму не нужно «рядом»: он желает, чтобы его все жалели здесь и сейчас, поэтому все разговоры параноида о тайном знании пресекаются. Параноид заявляет, что неверие и скептицизм виктима – это испытание. Для кого? Для обоих. Главным образом, для самого параноида, которому свыше указано принести свет в темную виктимную душу. Простой любитель оккультизма превращается в пророка и духовного наставника. Таков типичный механизм создания небольших, но очень деструктивных сект.