— Хорошо, папа, я вернусь, — после короткой паузы произношу я. — Только ни о каком возвращении к Баринову ты речь заводить не будешь.

— Я понял твое условие, Соня, — ровно откликается папа. А вот это уже уступка!

Эльза в палате отца задерживается почти на полчаса. Я не слышу, о чем они говорят, — у отца нету привычки повышать голос, и сама Эльза не орет во все горло. И вообще от неё не слышно ни звука.

Выходит она с красными от слез глазами и вполне очевидно растрепанная, но с едва заметной улыбкой на губах.

Честно говоря, я не хочу спрашивать. Совершенно не хочу. Потому что есть у меня ощущение, что за волосы-то её действительно оттаскали… Эти высокие Тематические отношения. Не все о своем отце я хотела знать, это точно.

И… Слегка страшновато даже, потому что… Вадим тоже так делает?

Впрочем, я об этом уже не узнаю.

Требование отца вернуться под родную крышу ставит крест на надежде увидеться с Вадимом хотя бы еще раз. И хоть умри от тоски, но с этим приходится свыкнуться.

Так думаю я до того, как уже в отцовском доме, в своей спальне, под подушкой своей кровати я нахожу белую маску, в которой я была на вечере с Вадимом.

И записку: “Завтра выходи на пробежку в то же время”.

И…

Вот как он вообще это провернул?



Честно говоря, я тону в нем как в зыбучих песках.

Нет никакой рефлексии, я не бегаю весь вечер, заламывая руки и сомневаясь, стоит ли мне решаться на этот безумный шаг.

Стоит.

Кто его знает — сколько еще шансов с ним мне подвернется. Все это прервется в один момент. Папа выпишется, и даже вот о таких встречах украдкой придется забыть.

Полночи я валяюсь без сна с пустой головой и пялюсь в потолок собственной комнаты.

Нет — я не сомневаюсь. Я думаю, что я ему скажу. И… Что он скажет мне?

И утром, вскочив за полчаса по будильнику, я еще сижу некоторое время, от нечего делать читаю пропущенные в начале недели лекции, которые сбросили однокурсники.

Читается плохо. Взгляд то и дело соскальзывает на часы.

Когда же? Ну, когда?

Из дома я выхожу на три минуты раньше, чем вчера. Впрочем, искренне сомневаюсь, что мой длинноносый надсмотрщик будет отслеживать такие мелочи.

Не бегу. Просто иду. Девочка во мне протестует против того, чтобы являться на встречу с моим безумием потной лошадью.

Лишь когда я замечаю Вадима — вот тогда я и срываюсь с места.

Я не бегу к нему.

Я к нему лечу.

Бездумно, без оглядки, без особых мыслей в голове.

Он ждет меня у машины, стоит в своем темном пальто, охренительный до темноты в глазах. Не одна я на него залипаю — еще одна такая бегунья косится в сторону Дягилева.

Так и хочется рявкнуть: “Подбери свои слюни, курица, это мое”. А лучше втащить… Как учил Иван — с размаху и в поддых…

Боевые ревнивые зайцы атакуют, ага. Все-все, я успокоилась!

Ох, если бы мое…

Вадим стоит у какой-то другой машины, уже не у привычного мне серебристого мерса, но, честно говоря, мне не до разглядываний, я просто замираю в двух шагах от него и смотрю в темные глаза, взглядом спрашивая: “Можно?”

Я опять от него убежала. Он имеет право злиться на меня.

Замечаю, как он едва заметно качает подбородком, разрешая, и едва удерживаю на губах измученное: “Спасибо”.

Я не шагаю к нему.

Я в него бросаюсь. Как в темную морскую пучину, которая окутывает меня с головой и заставляет чувствовать себя будто в невесомости.

Без звука.

Без мыслей.

Без власти над собой.

Что он со мной делает — я не знаю.

Хотя нет, знаю. Вот сейчас — он впихивает меня в свою машину. Смешно, правда? Если бы я при этом хоть капельку сопротивлялась — было бы похоже на похищение. А я не сопротивляюсь.

— Поехали, — рвано выдыхает Вадим, обращаясь к водителю и падает рядом со мной.

Ни одного поцелуя сегодня не было, а я их хочу так, что сводит все, от гортани и до копчика. Его губ. Его языка.

А нет, все, что я получаю — это взгляд глаза в глаза и тяжелое дыхание на моих губах.

Хотя…

Этот взгляд…

Глаза Вадима, кажется, вот-вот обглодают меня до костей. Боже, как я от этого тащусь. Так и хочется выгнуться и подставить ему бочок: “На, кусай здесь, хозяин, здесь вкуснее”.

Что это такое все-таки? Что за безумие, что сносит мне крышу? Разве можно вот так просто войти в мою голову и все в ней перетряхнуть? Стать хозяином? Боже, да я же даже мысли такой не допускала раньше. Такие вещи казались слишком унизительными, а сейчас… Никакого унижения, сама ему сдаюсь, и какой же кайф.

Ой, кажется, приехали. Уже?

Гостиница. Небольшая гостиница, не круто, но вполне сносно, далеко от дома меня Вадим увозить не хочет.

— Прямо иди, — тихо шипит Вадим.

Прямо — в сторону от лифта и лестниц.

Прямо — в коридор с одинаковыми дверьми.

Прямо — до номера сто шестнадцать.

Вадим торопливо машет магнитным ключом у замка и впихивает меня в номер. И все — как он хочет, а я хочу — только его. Вот так, как сейчас: не включая свет, в номере с задернутыми шторами, в объятиях дневного сумрака. И можно даже не раздеваться.

— Скучала без меня? — от его голоса хочется жмуриться, в его голосе хочется купаться, кутаться в его бархатистость.

— Подыхала!

Я нечаянно произношу это вслух, а у Вадима по губам расползается усмешка.

— Повтори.

Отступать мне некуда. Я ведь уже ему проиграла.

— Я без тебя подыхала, хозяин, — получается не так пронзительно, но более слабо, уязвимо. Но честно, все-равно.

— Раздевайся, — коротко шепчет Вадим и сам отвлекается на то, чтоб снять пальто.

Ветровку, в которой я бегала, снять недолго. Не успеваю задуматься, стоит ли мне раздеваться дальше. Дягилев шагает ко мне.

Его ладонь ложится на мое горло. Я запрокидываю голову, открывая шею. Бери, мой хищник, рви зубами, пей кровь. Я не хочу от тебя бежать. Ни шагу назад я больше не сделаю.

От этого ощущения темнеет в глазах и кровь начинает пускать первые пузырьки. Нет, я еще не киплю, но медленно-медленно нагреваюсь.

Он давит мне на плечи, заставляя встать перед ним на колени. И вот она течет по моим венам, моя ядовитая тьма, что парализует и заставляет трепетать перед этим мужчиной. И я утыкаюсь лицом в его ладони — а моя душа в это время извивается на адской сковородке. Просто невыносимо. Но как же восхитительно сладко…