Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все сроки вышли. Я не знаю, что придумать, чтобы еще задержаться в этом городе. Мила переключилась на свою беременность, а ко мне охладела и больше не станет помогать и выгораживать перед матерью, путь в их дом мне закрыт, Вадим не хочет ни общаться, ни тем более поддержать.
Мне придется вернуться обратно в деревню. Ни с чем! Я поднялась почти до самой вершины, и рухнула, растеряв все набранные очки.
Представляю, как буду стоять раком над грядками, выдергивая сорняки, а в это время Мила будет почесывать свое мерзкое брюхо и лезть с ласками и поцелуями к мужчине, который должен быть моим! Только моим! И ни чьим больше!
Я не могу его отдать. Не могу даже представить, что он всю жизнь проведет с моей теткой. Душно и хочется убивать от одной этой мысли.
Я несчастлива, раздавлена, и не понимаю, почему в этот момент может быть счастлив кто-то другой. Не хочу я никому счастья, тем более за мой счет.
С этими мыслями я разворачиваюсь в сторону дома Зотовых. Упрямо стискиваю зубы и сжимаю кулаки. Сейчас я так ненавижу Милу, что с радостью расцарапала бы ей всю морду. Все из-за нее! Она виновата!
И если я не смогла стать счастливой, то и она не будет.
Глава 19
Чтобы как-то скоротать время до прихода Вадима, я устраиваю уборку. Протираю пыль, прохожусь везде пылесосом, потом мягкой тряпкой на длинной швабре. Что-то напеваю. Настроение такое странное. Вроде и хорошо все, а вроде и тревога какая-то. И все, потому что сегодня с неизвестного номера пришло сообщение.
Не бери ничего из ее рук.
Чего не брать? Из чьих рук? Я даже вникать не стала, просто удалила нелепое послание, но забыть не смогла.
Это ведь послание кому-то другому, да? Или это все-таки я должна что-то у кого-то не брать?
Ответа я так и не нашла. К вечеру тревога улеглась. Я убедила себя, что кто-то просто ошибся номером, но мысли нет, нет, да и сворачивали в это русло. А вдруг все-таки мне?
От пустых размышлений отвлек звонок в дверь. Я была уверена, что это Вадим, но включив видеодомофон с удивлением обнаружила Зайку. Она понуро топталась возле ворот, обхватив себя руками, и выглядела как-то не очень.
А я, если честно, была не очень рада ее появлению. Тот случай с платьем, еще не отболел. Иногда перед глазами так ярко вставала картинка Зои в моем наряде, что хотелось шипеть и плеваться ядом. Я дважды его перестирывала, но оно все равно казалось грязным. Понятно, что это просто бзик, не более чем затмение в моей голове, но все-таки неприятно.
Но не пустить племянницу я тоже не могла. Это уж совсем как-то по-детски, заставить ее стоять на пороге из-за какой-то тряпки. Поэтому я жамкаю на кнопку «открыть», и через экран продолжаю наблюдать за тем, как ворота распахиваются и грустная Зайка заходит внутрь.
Что с ней случилось? Проект запорола? Или опять Нина люлей надавала и потребовала вернуться? Ловлю себя на циничной мысли, что я совсем против, чтобы племянница уехала. Неожиданно остро навалилось ощущение, что она и так слишком надолго у нас задержалась, а потом становится стыдно.
Ну что я в самом дела, как змея злая, завелась из-за какой-то тряпки и любимую племянницу шпыняю, будто она натворила чего-то страшного? Нельзя так.
Ухожу на кухню. Надо хоть чайник что ли погреть. Или сразу ужин, потому что Вадим тоже вот-вот придет? Все-таки достаю сковороду и ставлю ее на плиту.
— Мой руки, — кричу, когда Зайка заходит внутрь, — скоро ужинать будем.
Слышу, как она раздевается, как у нее что-то падает, потом шаги.
— Проходи, — оборачиваюсь и замираю, потому что Зайка сама на себя не похожа.
Глаза огромные полны слез, лицо красное, припухшее и в каждом жесте отчаянно мучение.
— Зайка, — выдыхаю и делаю нерешительный шаг к ней, — ты чего?
Она отчаянно мотает головой, поджимает трясущиеся губы, но всхлип все рано прорывается наружу. Тогда племянница закрывает лицо руками и начинает тихо плакать, содрогаясь всем телом. Ее горе так очевидно и искреннее, что у меня самой все внутри перекручивает.
— Зоя! — я все-таки отмираю и, напрочь забыв об ужине, бросаюсь к ней, — Что случилось!
Племянница уже рыдает во весь голос, пытается от меня отвернуться, мы кружимся по всей кухне, но я ловлю ее, удерживая за худенькие, трясущиеся плечики.
— Зай! — хватаю за руки, вынуждая убрать их от лица.
Она беспомощно замирает, словно зайчонок, пойманный хищником, и поднимает на меня огромные, заплаканные глаза. В них столько боли!
— Скажи, что случилось, милая, — умоляю ее, но она отрицательно качает головой, — пожалуйста, поговори со мной. Я смогу помочь.
— Не сможешь, — сипит она, — никто не сможет.
— Зай, не пугай меня. Что стряслось?
— Я…я… — она судорожно хватает воздух ртом, пытаясь надышаться, но у нее не выходит и всхлипы снова срываются с губ, и сквозь них я улавливаю жуткое, — я потеряла ребенка.
Меня аж парализует. Я не верю своим ушам. Это ведь шутка? Розыгрыш?
— Ты…беременна?
— Уже нет, — стонет она, хватаясь тонкими дрожащими пальцами за свой совершенно плоский живот, — нет. Я потеряла его.
У меня шок.
Я смотрю на свою племяху. На девочку, которой только недавно исполнилось восемнадцать и не могу поверить. Понять не могу, как такое еще возможно. Она же ребенок почти, Зайка-побегайка, племяшка мелкая моя. Какие у нее могут быть дети?
— Как…когда…
Перемежая свой рассказ всхлипами, она все-таки рассказывает:
— У меня еще с вечера живот тянуло. Я сначала не обратила внимания. А потом больно стало. И кровь пошла. Я к врачу, а он посмотрел и сказал, что всееее, — завыла, зарываясь ладонями в волосы, — понимаешь? Все!
Она ведь не шутит… Такими вещами никто шутить не станет.
Мой паралич продолжается. У меня такой ступор, что я не знаю, что говорить и как реагировать. Меня саму сейчас вывернет наизнанку от волнения.
— А отец? Что говорит отец ребенка? Кто он вообще? Почему ты о нем ничего не рассказывала?
Меня штормит от одной мысли, что кто-то безрассудно, не думая о последствиях, воспользовался доверчивой, неопытной девчонкой.
— Он… — Зайка начинает говорить, но ее фраза обрывается на середине. Она начинает трястись еще больше, закусывает губы и беспомощно качает головой. А взгляд…ее взгляд устремлен не
