— Вы хотите сказать, что общались с ней недавно?

— Ну да. Уж не знаю, что ей пришлось пережить в жизни, но то, что эта самая жизнь ее сильно потрепала и выбила из нее все человеческое, это точно. Думаю, она жила среди каких-то нелюдей, отморозков, а то и вовсе — преступников! Она, будучи замужем за одним весьма состоятельным и достойным человеком, его фамилия Коблер, я выяснял, да что там — просто погуглил, и все! Так вот, она, человек, ни в чем не нуждающийся, решила меня вдруг шантажировать, предъявить мне претензии, представляете?!

И вдруг он замолчал. Смотрел на меня, нахмурившись, у него был вид человека, который только что сообразил, что проговорился.

— Сергей, я не совсем понимаю. Эта фотография… уж не знаю, как так получилось, но она развязала мне язык.

А я-то как раз все и понял. Возможно, что, увидев фотографию, вспомнив события, связанные с его возлюбленной, он позволил себе стать тем Вайсом, душевным, сердечным человеком, которого и полюбила Елена.

— Вы-то, Сергей, каким боком к этой истории? Надеюсь, что вы-то не собираетесь меня шантажировать, как это сделала моя собственная дочь?!

К счастью, в его голосе прозвучала все же горечь, а не металл.

— Упаси боже, — покачал я головой и незаметно для себя улыбнулся, понимая, что разговариваю не просто с пианистом Вайсом, а со своим родственником, с дедушкой моей жены!

Но об этом я расскажу ему позже. Сейчас же мне предстояло сообщить трагическую весть.

— Михаил Семенович, скажите, чем закончился ваш разговор с Ритой?

— Сергей, но вы не ответили мне на вопрос — вы-то как узнали про Лену, Риту? Какой у вас интерес?

— Риту убили. Три дня назад.

— Три дня? Получается, почти сразу же после нашего с ней разговора? Постойте… Уж не думаете ли вы, что это я ее… чтобы не платить пятьдесят тысяч евро?! Да-да, не удивляйтесь, именно такую сумму Рита назначила за свое молчание. Иначе, говорит, я все расскажу вашей жене. Превращу вашу семейную жизнь в ад. Она увидела во мне зло, сказала, что стала такой из-за того, что я самоустранился, что не принимал участия в ее воспитании.

— А она не рассказала, каким образом узнала о том, что вы ее отец?

— Рассказала. И даже показала. Она же продала тот самый дом, в котором жила Леночка. А там, видимо, были какие-то письма, документы. Ну невозможно полностью скрыть отношения двух людей. Конечно, были и письма, и записки. Когда я бывал там, у них, вернее, у Лары, которая сделала для нас так много, воспитывая Петю с Лилечкой… Словом, нам с Леной приходилось обмениваться какими-то письмами. Вы думаете, я не понимал, что рано или поздно все это всплывет? Но не сейчас же, когда жизнь почти прошла?! Господи… Риту убили? Но кто? За что?

Я рассказал ему все, что знал о Рите, ее отношениях с Федором Горкиным.

— Горкин… Да, я был с ним знаком. Прохиндей. Он как-то приезжал ко мне, предлагал мне выступить на каком-то благотворительном мероприятии, чтобы собрать средства для покупки органа для какого-то немецкого собора за Волгой. Я наводил о нем справки, он просто фонтанировал идеями, думаю, из него получился бы неплохой продюсер, если бы он жил в Москве, к примеру, и водил дружбу с правильными людьми. Значит, их обоих убили с разницей в пару дней? И этот Горкин шантажировал, в свою очередь, Риту. Так может, она потому решила меня пощипать, слупить, извините, с меня эти пятьдесят тысяч, чтобы отдать их Горкину? Но чего боялась Рита?

— Неизвестно, — сказал я. — Честно говоря, я приехал сюда не столько для того, чтобы сообщить о том, что знаю, что вы — отец Риты, или об убийстве вашей дочери и Горкина, сколько для того, чтобы вы знали о существовании вашей внучки!

— Внучка, — пробормотал Вайс растерянно, соображая, вероятно, как ему отнестись к этой новости и, главное, рассказывать ли об этом жене. — Внучка. И что с девочкой? Надеюсь, все хорошо? Она жива и здорова? Как ее зовут, напомните мне, пожалуйста.

— Валя. Валентина Соленая. И это — моя жена.

— Ваша жена! Это та прекрасная молодая женщина, о которой мне говорили? Та девушка, которая вернула тебя с того света… — он незаметно перешел на «ты». — Сережа, но это просто невероятно! Я видел запись твоего концерта, твоего первого концерта, который ты давал в нашей филармонии после своего выздоровления, и видел там твою жену. Она прелестна, чудесна! И что же это теперь получается?

— Получается, что вы — ее дед, — рявкнул Ерема, который был явно утомлен нашим затянувшимся душещипательным разговором. — Нам пора!

— Михаил Семенович, у меня к вам просьба. Пожалуйста, не исчезайте уже на этот раз, не отворачивайтесь от Вали.

— А она знает о том, что я… ее дед?

— Предполагает. И если узнает, что это правда, будет просто счастлива. Вы же понимаете, что она осталась, по сути, одна. Родители бросили ее. Бабушка умерла. А она воспитывалась сначала в детском доме, я рассказывал вам, потом в интернате. Вы себе представить не можете, как ей хочется знать, что ее нашли не в капусте, что она — кровь от крови реальных людей. Да к тому же еще у нее такой великий дед!

— Да, конечно! Мы с ней обязательно встретимся! Нет, это просто невероятно! А где она сейчас? — Он казался крайне растерянным.

— Дома, — проговорил я, почувствовав вдруг, что невероятно устал, и мне хочется домой, к Вале.

Я пригласил Вайса к нам, к часу дня, на обед, и мы вернулись с Еремой домой.

— Я завтра занят, — сказал мне Ерема в машине. — Мне надо снять квартиру где-нибудь в центре и перевезти Машины вещи.

Я, к тому времени уже задремавший, моментально проснулся и изумленно посмотрел на Ерему, крепко держащего руль.

— Ты что, забираешь ее?

— Ты поговори там, с Травиной, пусть поможет Машке с разводом. Пусть скажет, сколько это будет стоить. Надо быстро, р-раз, и готово!

— Ерема, ты извини меня… Это не мое, конечно, дело, но ты же ее совсем не знаешь!

— Не знаю, но чувствую, — ответил он мне. — А раньше никогда не чувствовал. Надо только все сделать быстро, пока она не передумала.

— Но это же легкомысленно! Ерема, ты же сам все видел! Этого мужика, который выскакивал из окна ее спальни…

— От меня не выскочит, — сказал он уверенно, и мне показалось даже, что губы его тронула слабая улыбка.

Рано утром следующего дня позвонила Глафира. Я встала и на цыпочках, стараясь не разбудить крепко спящего Сережу, вышла из спальни.

По дому распространялся запах кофе — это Ерема готовил завтрак.

Глафира приглашала нас к себе в контору, куда к девяти часам обещал подъехать следователь Сергей Мирошкин.

— Есть новости? — спросила я уже без особого энтузиазма, даже скорее из вежливости, поскольку события последних дней утомили меня, а обрушившаяся на мою бедную голову правда, связанная с моим происхождением, не вызвала ни одной положительной эмоции. Больше того, я стала как бы даже стыдиться своих родителей.