Боцма́н мои размышления трактовал по-своему.

— Ещё пять получишь по окончании дела.

Ого! Вот это я понимаю, человеку очень нужно. Раскошелиться на десять косарей за какие-то бумажки?

— Скажи. Зачем тебе эти дворянские регалии? На те деньги, что ты мне предлагаешь, можно ещё раз такие же заказать. Может и сдача останется.

— Тебе не понять. Что такое «дворянская честь», в школе не проходят.

Ясно, мы, Царь всея Руси…

— Ладно, это не моё дело. Моя задача найти спрятанный дедом сундучок. Кстати, а ты не думаешь, что он успел распродать твои сокровища, и в сундучке ничего не осталось?

Иначе, что же за дедова заначка лежит в фундаменте, едва просвечивая сквозь толщу бетона? Сундучок должен сверкать даже через такую преграду, там же стен сверху нет, слой-то не такой и большой.

— Ты меня недооцениваешь. Моя агентурная сеть доложила бы в тот же день, если бы хоть одно изделие из сундучка оказалось в руках людей. Даже в государственном ломбарде. Про скупщиков молчу. Саша, в Дальней тайге мимо меня ни один грамм золота не проходит.

Ой-ёй! Зря ты мне это сказал. Может и прихвастнул, конечно, но если золото из района уходит через тебя, это расстрельная статья. И ты прекрасно понимаешь, что живёшь неправедной жизнью.

— Всё, что ты рассказал, это хорошог, и вселяет надежду. Но есть ряд ограничительных условий. Первое и главное условие — ты не трогаешь участкового Шарипова. Никак не вредишь ему, и никто из твоих людей не трогает его даже пальцем.

— С чего такая забота? — нахмурился Боцма́н.

— Есть причина. Я ему обязан кое-чем.

— Кое-чем?

— Своей жизнью. Это как долг чести для дворянина, понимаешь? Поэтому, пока я работаю с тобой, Шарипова и его семью не трожь. Лады?

Михаил Васильевич откинулся на спинку кресла и надолго задумался. Изобретает способ, чтобы и волки были сыты, и овцы целы остались?

— А если он уедет из района? — медленно, делая паузы между словами, изрёк он.

— Как уедет?

— Насовсем. К новому месту службы. Будет представлен к званию лейтенанта милиции и получит новое назначение.

Боцман широко улыбнулся и схватился за авторучку с золотым пером. Открыл блокнот и начал быстро-быстро записывать в нём по пунктам. А мне снова стало не по себе, и озноб прокатился по спине. Вспомнился знаменитый итальянский сериал «Спрут», и начали возникать дикие мысли по поводу размаха деятельности славного отпрыска рода Бейтонов.

— Что такое? Плохо тебе? — поднял он глаза от своей писанины.

— Что-то душно, — рванул я верхнюю пуговицу.

— Игнат! Янчика зови, и пусть нашатырь прихватит.

— Да нормально уже, — отмахнулся от его попытки обмахнуть меня платком.

Что я, девица, в обмороки падать?

— Вот душегубы, попортили парня, — пробормотал хозяин, быстро набрал из графина воды в рот и прыснул на меня. — Живой?

— Живой, живой, — вздрогнул я и ещё раз вздрогнул, когда в нос шибанул запах аммиака. В голове прояснилось, и я обнаружил, что весь в поту, руки мелко дрожат и противно стучит в висках — такими упругими толчками: вжух, вжух, вжух.

— Уволю к чертям, — схватился за портсигар Михаил Васильевич и стремительно помчался карать виновных. Я не против. Ваську надо гнать поганой метлой первым. Противен он мне. И вездеход у государства угнал. А геологи, поди, ещё и переживают за него, куда пропал их водитель.

Передышка. Я бы тоже покурил. Надо решаться, соглашаюсь ли я на предложенный вариант или нет. По сути, отъезд отца был бы идеальным решением моей задачи. Я ведь и сам хотел ему это предложить ещё в первую встречу. Потом понял, что характером он весь в меня, и чего в голову втемяшит, хрен сдвинешь.

Но до чего же противно, млин, когда осознаёшь, что у таких вот, как милейший Михаил Васильевич, всё схвачено до самых верхов. Куда ни дёрнись, всё равно за рамки дозволенного не вырвешься. И над отцом где-то наверху сидит и будет сидеть гнида, которая натуральный оборотень в погонах. Только вряд ли мы когда-нибудь узнаем, кто этот человек.

— Голова болит? — спросил вдруг детский голосок. Тьфу ты, братья так и стоят надо мной.

— Болит, — признался я. До чего же хреново-то. Если выгорит с батиным переводом, никогда в жизни не скажу ему, что это с моей подачи, и подвинули его как пешку. А лучше всего, чтобы ушёл он из органов насовсем. Ну их с такой прогнившей системой.

— Тебе травы заварили, выпей, полегче станет. Может, поспишь?

— Да какой тут сон, к чертям свинячьим! Сейчас папаша твой вернётся, будет с меня ответ требовать.

А я так и не решил, погрузиться ли в это дерьмо по уши или барахтаться дальше. Ясно же уже, что хрен я отверчусь от сомнительной роли любимого микроскопа Боцма́на. Батя узнает — башку оторвёт. А скорее, просто посадит и забудет как страшный сон такого «сына». У него нормальный есть.

Есть конечно вариант, чтобы согласиться для галочки, а при первой возможности всё-таки сбежать и сдать всю шайку-лейку органам. Но ведь это опять же батя и помчится в первых рядах на задержание. А у нас: а)двадцатое на носу, б) я не знаю, где мы находимся, в) пока ещё ни одного случая для побега не представилось.

Я выпил траву, воняющую веником. Надеюсь он был новый. Да хрен с ним, на моей совести и не такое висело, и ничего. Я просто помогу человеку вернуть похищенное. А то, что человек, мягко говоря, не праведной жизни, так это дело десятое.

По возвращении Боцма́на я уже был собран и деловит.

— Отдохнуть не хочешь? — с отеческой заботой спросил он меня.

— Нет, — мотнул я головой. — Давай показывай свою карту.

— Мы пришли к соглашению по условиям?

— Вполне. Если сможешь перевести Шарипова, флаг в руки. Пусть куда-нибудь к городу поближе двигают. Или сразу в областной центр.

— В область это вряд ли, но куда-нибудь в райцентр попробуем.

— Нормально. И никакого вреда при этом.

— Конечно. По оплате как, нормально?

— Десять до и десять после, — вдруг сам собой ляпнул мой язык.

Даже мысли такой не возникало до этого самого момента. А тут сверкнуло: какого хрена, сам же спрашивает, нормально ли, значит, готов