— Независимый эксперт раб Антошка так прокомментировал тенденции зернового рынка… — донёсся от входа в кабак противный девичий дискант.

Щавель обернулся. За маленьким столом возле дверей сидела необычная троица. Лесной мужик с рылом как копчёное мясо, скрюченный, немыслимо худой гад в чёрной одежде и осанистая крепкая девка на вид семнадцати годов. По столу ползал нетопырь, волоча рваное крыло, скрипел, терзал огрызок хряща, но не это было самое удивительное. Девка, совершенно не стесняясь честных людей, читала вслух своим спутникам газету «Московская правда».

— О как!

Щавель выбрался из-за стола, приблизился к мутной троице, но дорогу загородил рослый жилистый мужик. На плечо ему проворно взобрался по одежде нетопырь. Устроился поудобнее, склонил голову к уху мужика, будто принюхивался.

— Чего тебе?

Волосы у мужика были завиты в косы. Из вязаной жилетки, украшенной пёстрыми шнурками и костяными бляшками, торчал клочками пух вплетённых в пряжу серых совиных перьев. Два лесных человека сошлись в кабацкой пьяной тёрке, и у каждого с собой был финский нож. Мужик был выше Щавеля на две головы, шире в плечах и зырил с угрюмостью беглого каторжника.

— Я Щавель из Тихвина. А ты кто таков?

— Удав Отморозок, — представился мужик с таким апломбом, словно был полупокером самого Трахтенберга.

— Из Москвы приехали? — поинтересовался Щавель, кивая ему за спину. — Смотрю, новости столичные читаете.

Нетопырь на плече заёрзал.

— Шёл бы ты отсюдова, добрый человек, — буркнул мужик, помедлив, будто прислушивался.

— Ты это мне, гузнотёр? — бесстрастно осведомился Щавель и попал в точку, потому что вертикальные шрамы на щеках каторжника налились кровью.

— Ты кого афедрилой назвал? — дыбанул он.

— Тебя, — ответил Щавель, — а ты не мурчи, контаченым не положено.

Относительно того, что было дальше, кабачные завсегдатаи расходились во мнениях. Кто-то божился, будто Удав Отморозок как по волшебству обернулся раком. Другие утверждали, что он достал военный билет и доказал свою причастность к спецназу ГРУ. На самом деле он ни сделал ни того, ни другого, но не в том суть. Сердито дёрнув плечом в ответ на злобную тираду яростно пищащего нетопыря, каторжный петух принял стойку «Батяня-комбат обтекает на совещании» тайного искусства волнового боя кир-канкан.

«Вот она какая, легендарная птица Гру! — понял Щавель, наблюдая военного советника за работой. — Заняла выгодную позицию и осуществляет скрытное руководство, а все косяки в случае чего спишет на дикарский менталитет и общую неподготовленность исполнителя».

Мысль осенила, но додумать её не пришлось, потому что Удав сделал молниеносный выпад «Пьяный лейтенант ищет приключений». Щавель увернулся, сбивая руку противника, и провёл бросок через бедро, но через бедро не очень-то получилось, поэтому бросил Отморозка через уд. Поджарое, словно свитое из сыромятных ремней, тело Удава грымнулось об пол. С визгом отлетел в угол нетопырь. Щавель сапогом выбил сознание из головы каторжника, следующим пинком отправил в закуток к ведру для костей и помойным мётлам летучую мышь.

— Не такой уж ты и крутой, бэтмен, — заметил он. — Вот он какой в деле, спецназ ГРУ.

Его услышали все — повскакавшие ратники, кабачные завсегдатаи и, особенно, спутники Удава. Щавель покосился на них. Чахлый колдун и мордастая девка, умеющая читать. Очень даже неплохая награда за один бросок через уд.

— Карп! Я беру их в кабалу, — постановил тихвинский боярин.

Народец потянулся из кабака. Ратники и обозники собрались возле стола на сквозняке. Отморозка Удава поднял пинками Лузга.

— Слышь, ты, легенда обиженки, — расшевелил он каторжника ногами, чтобы не замараться, и напутствовал добрым советом: — Отнёс бы ты лучше сам свой матрас на петушатник.

Глядя в пол, Удав сгрёб в кулак нетопыря, посадил на плечо и молча вышел.

Глумливо ухмыляясь, опытные подручные знатного работорговца повязали на шею истощённому колдуну и девке мокрые цветные ленты. Высыхая, они схватывались мёртвым узлом, который не расщеперить ногтями, а можно только срезать. Приметные издалека, ленты позора служили опознавательным знаком слабых рабов, на которых можно было не расходовать кандалы и колодки, ибо они не имели смелости убежать.

— Как имя твоё? — обратился Щавель к грамотной девке.

— Нелимит, — дерзко представилась та.

Девка, казалось, не была напугана или не подавала виду, либо ей не впервой было становиться чьей-то собственностью.

— Подмосквичка?

— Замкадовичи мы, — надменно вздёрнула подбородок девка.

— Вижу, что не из манагеров. Лузга, — подмигнул Щавель, — какое имя ей дадим?

— Индейцы прозвали бы её Покинутая Нора, — рассудил Лузга, пригладив свой полинялый ирокез.

— Пусть так и будет, — постановил Щавель, однако гордая подмосквичка была против.

От её речей знатный работорговец набычился, выпятил пузо, машинально погладил торчащую из-за пазухи рукоять плётки из человечьего волоса.

— Теперь ты раба, а рабу меняют имя. Это древний обычай, — наставительно пробасил Карп. — Так церковь делала с рабами божьими ещё до Большого Пиндеца, и нам сей обычай передала.

— Нелимит. И ниибёт!

— Заприте Покинутую Нору в хлев, а будет ерепениться, наденьте на неё кандалы, — приказал Щавель раболовам.

Конвойники схватили под микитки и утащили упирающуюся девку на двор.

— Из неё ещё вольный дух не вышел, — растолковал Карп. — Наденем на неё ошейник смирения. Посидит на цепи, проникнется почтением к рабскому ходу и примет его как должное.

— Ты знаешь ход, тебе и плётку в руки.

Щавель переключил внимание на колдуна, скрючившегося за столом. Измождённый гад положил локти на смятую «Московскую правду», источник его беды, теребил свежеповязанный галстук и рассматривал своего нового хозяина умными чёрными глазами.

— Как зовут тебя?

— Тибурон, — быстро ответил колдун.

— Ты раб мне, теперь у тебя будет другое имя. Как мы его назовём, Лузга?

Оружейный мастер хмыкнул в кулак, утёр соплю, подновил ирокез:

— Тавот — погоняло для него самое козырное.

— Ты слышал, Тавот? — спросил Щавель.

— Слышал, — немедленно откликнулся тот.

— Тебе лет сколько?

— Сорок скоро будет.

— Не будет, — равнодушно известил Щавель. — Если сейчас не начнёшь ходить своими ногами, а не только под себя, до сорока не доживёшь сегодня к ночи.

— Понял, — сразу же сказал колдун, не успел хозяин закончить.

— Всё понял? — удивился Щавель.

— Всё понял.