Он вошел в гостиную и окинул взглядом все вокруг. «В Париже не найдется ни одной женщины, которая так умела бы обставить жизнь, как моя жена. Создать все это при двенадцати тысячах франков, — продолжал он размышлять, рассматривая жардиньерки, наполненные цветами, и предвкушая чувство удовлетворенного тщеславия, которое ему доставят похвалы гостей. — Да, она рождена, чтобы быть женой министра. А вот супруга моего министра ни в чем ему не помогает; она похожа на добрую толстую мещанку, и когда появляется во дворце, в гостиных...» Он презрительно наморщил губы. Очень занятые мужчины имеют превратные представления о домашней жизни, и их одинаково легко убедить в том, что на сто тысяч ничего нельзя сделать, как и в том, что на двенадцать можно иметь все.

Хотя хозяйка и ожидала де Люпо с большим нетерпением, хотя и приготовила избалованному чревоугоднику приманку в виде его любимых блюд, к обеду он не пришел, а появился лишь очень поздно, часов в двенадцать, когда в гостиных разговоры обычно становятся более интимными и откровенными. Среди оставшихся гостей был также журналист Андош Фино.

— Я все узнал, — сказал де Люпо, усевшись с чашкой чая на уютной козетке возле камина и глядя на г-жу Рабурден, которая, стоя перед ним, держала тарелку с сандвичами и ломтиками кекса, справедливо именуемого «коксом». — Фино, мой дорогой и остроумный друг, вот вам удобный случай оказать услугу нашей очаровательнице: устройте небольшую травлю на некоторых лиц, о коих мы сейчас поговорим... Против вас, — обратился он к Рабурдену вполголоса, чтобы слышали только три его собеседника, — ростовщики и духовенство, деньги и церковь. Статью в либеральной газете заказал старый ростовщик, в отношении которого у газеты были какие-то обязательства, но накропал ее мелкий писака, он мало всем этим интересуется. Через три дня главная редакция газеты будет сменена, и мы тогда еще вернемся к этому вопросу. Роялистская оппозиция — ибо у нас теперь благодаря господину де Шатобриану существует роялистская оппозиция, то есть роялисты, примкнувшие к либералам... Впрочем, оставим в покое высокую политику... Итак, эти убийцы Карла Десятого обещали мне свою поддержку при том условии, что в награду за ваше назначение мы одобрим одну из их поправок к новому законопроекту. Все мои батареи в боевой готовности. Если нам будут навязывать Бодуайе, мы скажем Церковному управлению по раздаче подаяний: такие-то газеты и такие-то люди будут проваливать закон, который вы хотите протолкнуть, и вся пресса выскажется против, ибо газеты сторонников министерства у меня в руках и останутся глухи и немы, что, впрочем, не представит для них особых трудностей, они и без того рта не раскрывают, — не правда ли, Фино? Назначьте Рабурдена, — потребуем мы, — и газеты окажутся на вашей стороне. А бедные простаки-провинциалы, развалившись в креслах у камина, будут радоваться, что органы общественного мнения столь независимы, ха-ха!

Андош Фино подхихикнул.

— Поэтому будьте спокойны, — продолжал де Люпо. — Я сегодня вечером все уладил. Церковное управление вынуждено будет уступить.

— Я бы предпочла лишиться всякой надежды, но видеть вас у меня за обедом, — шепнула ему Селестина, глядя на него с таким негодованием, которое можно было объяснить и самой пылкой любовью.

— Вот чем я заслужу помилование, — отвечал он, вручая ей приглашение на вечер.

Селестина распечатала конверт и вся вспыхнула от удовольствия.

— Вы знаете, что такое эти вечера, — сказал де Люпо с таинственным видом. — Это в нашем министерстве все равно, что во дворце «малый прием». Вы окажетесь в самом средоточии власти. Там будет графиня Ферро, которая все еще в милости, несмотря на то, что Людовик Восемнадцатый умер; Дельфина де Нусинген, госпожа де Листомэр, маркиза д'Эспар; милая вашему сердцу де Кан, которую я позвал для того, чтобы поддержать вас, в случае если эти дамы примут вас в штыки. Я хочу видеть вас среди всего этого общества.

Селестина закинула голову, как чистокровная лошадь перед скачками, и перечитывала приглашение с таким же чувством, с каким Бодуайе и Сайяр, без конца упиваясь каждым словом, перечитывали свои статьи в газетах.

— Сначала туда, а когда-нибудь и в Тюильри, — сказала она де Люпо.

Де Люпо испугался, настолько ее тон и поза были выразительны и полны честолюбивой самоуверенности.

«Неужели я для нее лишь подножка?» — подумал он. Затем встал и направился в спальню г-жи Рабурден, куда она за ним последовала, ибо он сделал ей знак, что хочет поговорить без свидетелей.

— Ну, а проект? — спросил он.

— Ах, чепуха! Это одна из тех глупостей, которыми занимаются честные люди. Он хочет упразднить пятнадцать тысяч чиновников и оставить всего тысяч пять-шесть; вы и вообразить себе не можете, какой это чудовищный вздор. Я дам вам прочесть, когда все будет переписано. Но он искренен, и его каталог чиновников, где он разбирает все их достоинства и недостатки, подсказан самыми благородными намерениями. Бедный, милый чудак!

Услышав непритворный смех хозяйки, которым она сопровождала свои пренебрежительные и насмешливые слова, де Люпо совершенно успокоился: он был слишком опытен по части лжи и видел, что Селестина в эту минуту отнюдь не прикидывается.

— В чем же, однако, суть всего проекта? — настаивал он.

— Да вот, он хочет упразднить поземельный налог и заменить его налогами на потребление.

— Но ведь Франсуа Келлер и Нусинген предложили нечто подобное год тому назад, и министр уже подумывает о том, чтобы сократить налог на землю.

— Вот видите! Я же говорила ему, что все это не ново! — смеясь, воскликнула Селестина.

— Да, но если его предложения совпадают с мыслями величайшего финансиста нашей эпохи, человека, который в области финансов, говоря между нами, просто Наполеон, то у Рабурдена должны быть какие-то идеи относительно возможностей это осуществить!

— Ах, все это ужасное мещанство! — проговорила она с презрительной гримасой. — Подумайте! Он хочет, чтобы Франция управлялась пятью-шестью тысячами чиновников, тогда как, напротив, не должно быть ни одного француза, не заинтересованного в поддержании монархии.

Де Люпо был, видимо, доволен тем, что человек, которому он приписывал выдающиеся таланты, оказался ничтожеством.

— А вы вполне уверены в назначении? Хотите услышать совет женщины? — продолжала Селестина.

— Вы гораздо искуснее нас по части изящных предательств, — отвечал де Люпо, кивнув головой.

— Так вот: называйте и при дворе и в Конгрегации имя Бодуайе, чтобы уничтожить всякие подозрения и усыпить бдительность, а в последнюю минуту напишите: Рабурден.

— Есть такие женщины, которые говорят «да», пока мужчина им нужен, и «нет», когда его роль кончена, — промолвил де Люпо.

— Я тоже знаю таких, — рассмеялась она. — Но они очень глупы: ведь в политических кругах постоянно встречаешься все с теми же людьми. Так можно вести себя с дураками, а вы умны. По-моему, самая большая ошибка, которую можно совершить в жизни, — это поссориться с выдающимся человеком.