Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сонет «Полдень», посвящённый похожей теме и совсем иной ситуации, принципиально отличается другим отношением и к образности вообще, и к слову, строящему эту образность.
Первая строфа сталкивает самое близкое с самым далёким, самое конкретное и малое с самым общим и большим: графин вина на столе в кают-компании – и небо, бескрайность моря, пылающий воздух. Конкретное становится ещё более конкретным благодаря выбору слова: не графин, а хрусталь, не красное вино, а рубин, не стол, а скатерть. Ощущение знойного воздуха над гладью моря дано странной метафорой, объединяющей несоединимое: зной – блеск – сон, да ещё слову «сон» придан эпитет «горячий». Столь же странна и другая метафора: «остров тонет в небосклоне», – здесь небо отождествляется с морем, пространство приобретает физическую ощутимость.
Во второй строфе возникает неожиданный образ снега: снег – метафора пены, которую взбивает корабельный винт. Но эта метафора осложнена другой, ещё более неожиданной, – метафорическим причастием «кипящий». Итак, пена – это кипящий снег. Дальше образ пены-снега развивается: нос судна «в снегу взрезает синий купорос» – поразительно по зрительной точности, но и, разумеется, совершенно алогично.
Удивительным свойством слов, которые составляют это стихотворение, является их в ы д е л е н н о с т ь. В начальных строках выделен повторяющийся глагол «горит» и другой, параллельный ему, – «дрожит». Но повторение глаголов ведёт к тому, что выделяются не только эти сказуемые, но и соответствующие им существительные-подлежащие: «Горит хрусталь, горит рубин в вине, / Звездой дрожит…» «Хрусталь», «рубин» и, наконец, «звездой» – всё это резко подчёркнуто всем строем стиха. Слова «зной и блеск» сами по себе, именно как слова, сливаются вроде бы в одно слово – это, в частности, связано с тем, что в большинстве строк стихотворения имеется цезура на второй стопе (после четвёртого слога): «Горит хрусталь…», «Звездой дрожит…», «На баке бриз…», «Сухих небес…», «Глядит на снег…», «И влажный шум…». Слияние слов «зной и блеск» оказывается з в у к о в ы м о б р а з о м того смысла, который они выражают, – «…зной и блеск слились в горячем сне». Слились зной и блеск, но слились и слова, обозначающие эти понятия.
Интересна начальная строка третьей строфы: здесь говорится о том, что однообразный шум моря усыпляет человека, сидящего на носу судна и глядящего вниз, на волны. Как это выражено? Строкой: «И влажный шум над этой влажной бездной…», где само повторение эпитета является о б р аз о м монотонности, навевающей сон. И следующая фраза с этой точки зрения удивительна: она передаёт идею неуклонной медленности движения, и медленность выражена самим построением фразы, охватывающей две с половиной строки:
…И острый ржавый нос,
Не торопясь, своей броней железной
В снегу взрезает синий купорос.
Как нетороплива эта фраза! Она замедлена всеми возможными средствами: и эпитетами «острый ржавый», и вставным деепричастием «не торопясь», и уточнением «своей бронёй железной», повторяющим уже сказанное эпитетами, и метафорами «в снегу», «купорос»… Итак, здесь мы сталкиваемся с тем, что с и н т а к с и с с т а л о б р а з о м м е д л е н н о с т и, о которой идёт речь в этой фразе.
Ряд других слов выделен поэтом всевозможными способами: на баке бриз – повторением начального б; в белом балахоне – звуковым подобием начальных слогов: бел-бал; влажный – повторением целого слова; купорос – повторением слова и к тому же его техничностью, как и другого слова – киноварь. В конце стихотворения цветовой контраст синего (купорос) и красного (киноварь) создаёт особую эмоциональную атмосферу, которой и определяется содержание вещи.
Бунин – поэт действительности, он, ликуя, видит неповторимые, единственно точные подробности материального бытия; он с предельной зрительной ясностью фиксирует детали. Можно ли точнее, лучше, зримее сказать, чем у него в заключительных строках: «Сквозь купорос, сквозь радугу от пыли, / Струясь, краснеет киноварь на киле»!
Крупный план – этот уже использованный нами выше термин из области кино, взятый в переносном смысле, поможет охарактеризовать особенности стиховой речи. В поэзии звучащее слово даётся крупным планом. В рассмотренном стихотворении почти каждое слово выделено, тем или иным способом подчёркнуто, превращено в образ. Впрочем, не только слово – в стихах все языковые средства воплощают, изображают то, что в нехудожественной прозе они просто обозначают, а в прозе художественной – выражают.
Изобразительно ли слово?
Есть, конечно, в языке немало слов, которые и по происхождению изобразительны[11]. Прежде всего это слова звукоподражательные. Например: шушукать, балаболка, колокол, барабан, бабахнуть, бухнуть, громыхать. Но изобразительно ли такое слово, как лепет? Возможно. Ощутить это в отдельно взятом слове трудно. Поэзия восстанавливает исконную изобразительность слова, присущую ему от века, или сообщает ему новую звуковую образность, рождающуюся в контексте.
Вешний трепет, и лепет, и шелест,
Непробудные, дикие сны,
И твоя одичалая прелесть –
Как гитара, как бубен весны!
Слово лепет становится образным оттого, что рядом с ним похожие на него трепет и шелест и что образуется цепочка гласных е:
Вешний трепет, и лепет, и шелест…
А в другом, пятом