— Вот так. Вот ваше место.

На один краткий миг. Таковы мужчины вроде Дугала. Они всецело ваши… до завтрашнего утра. Вот и все, что он может ей дать. Но может быть, этого будет достаточно. Софии открылась правда: в ее душе жила жажда наслаждения, спала, быть может, но вот теперь пробудилась. Когда наступит завтра, она и не захочет ничего другого. Как Дугал.

Склонив набок голову, он заглянул ей в лицо. Улыбнулся:

— Потереть вам спинку, дорогая?

— Через платье? — София подняла руку. Намокшая ткань прилипала к телу, струи воды стекали обратно в чан. Ей стало ужасно весело. — Дугал, какой вы смешной! Как я вернусь к себе в таком виде?

— Вы оставите за собой мокрый след.

— И слуги донесут обо всем вашей сестре.

— Фионе все равно.

— Вы сами-то в это верите?

— Если я буду счастлив, она порадуется за меня.

Обернувшись, она долго смотрела на него. Он просто невероятно красив! Загадочный взгляд потемневших глаз. Прекрасно очерченный рот кажется высеченным из гранита. Твердый подбородок говорит о силе характера. Плечи бугрятся могучими мускулами. Она чувствовала его силу и твердость везде — в обнимающих ее руках, животе, ногах, его…

София ахнула и попыталась выскочить из ванны, но Дугал оказался проворнее. В тот же миг как она попыталась встать на ноги, кольцо его рук сжалось сильнее.

— Дугал, пустите…

Он поцеловал ее. Не грубо, как раньше, а страстно. Его горячие губы были восхитительно тверды. Поцелуй обжег ее душу и тело, лишил рассудка и чувств, кроме одного — Дугал рядом.

Именно это ей и нужно было. Этого она жаждала и добивалась. София попыталась распустить шнуровку платья и застонала, когда мокрая лента затянулась узлом. Дугал сунул руку под платье и распустил узел. Повернул Софию лицом к себе. Она поежилась, когда его пальцы коснулись ее обнаженной кожи под скользкой тканью.

Он принялся осторожно гладить ее всю. Снова и снова его пальцы легко касались ее, прочерчивали дорожки, вызывая в ней восхитительную дрожь. София застонала, откидывая голову назад.

Обнимающая ее рука напряглась, хотя Дугал ни на минуту не прерывал ласки. София беспокойно зашевелилась, и движения пальцев сделались настойчивее. Ее охватило безумное желание. Скорее утолить его, получить желанное освобождение!

Его дыхание стало неровным, грудь бурно вздымалась. Руки легли ей на бедра. София упала на него, чувствуя под собой напряженную мужскую плоть. Она застонала от удовольствия, когда он вошел в нее.

Потом ее качало вверх и вниз, платье плыло по воде голубым покрывалом, а руки судорожно сжимали его плечи. Дугал держал ее за талию, вонзаясь в нее снова и снова.

Возбуждение нарастало. София, застонав, произнесла его имя. Вода лилась на пол, когда ее тело поднималось и снова опускалось в теплую воду. Соски терлись о мокрую ткань платья, и это тоже было восхитительно.

Хриплые стоны вырывались из ее груди с каждым толчком, каждым падением. Губы Дугала обхватили торчащий сосок, и София выгнулась дугой, подхваченная волной удовольствия. Такого наслаждения, что сотрясало ее тело, ей никогда не доводилось испытывать.

София прошептала его имя и замерла. Дыхание медленно восстанавливалось. Она пошевелилась, и Дугал крепко обнял ее, все еще не выходя из нее. Потом встал на ноги, легко подняв ее с собой, словно она была перышком. Когда он выбрался из ванны с Софией на руках, вода потекла с ее платья и волос на мокрый ковер. Дугал усадил ее перед камином. Жаркий огонь успокоил ее дрожь.

София взглянула на Дугала. Легкомысленный волокита исчез. На его месте был мужчина. Будь у нее хоть капля ума, она бы сбежала.

Но, узнав вкус его поцелуев, она поняла: ни один дом, каким бы он ни был прекрасным или дорогим сердцу, не принесет успокоения ее душе. Ей нужен Дугал. Ей нужна его страсть.

Сама того не замечая, София пыталась расстегнуть платье. Потом его руки накрыли ее неловкие пальцы.

— Позвольте мне.

Низкий, звучный голос щекотал ей ухо. Волна желания снова окатила ее тело.

Дугал быстро распустил шнуровку платья и стащил с ее жаждущего тела мокрую ткань. Теперь на ней оставались лишь мокрая сорочка и чулки.

К собственному изумлению, Дугал обнаружил, что ему достаточно лишь просто смотреть на эту женщину, чтобы у него сбилось дыхание. Боже, как она прекрасна! Мокрая сорочка прилипала к ее телу, не скрывая роскошных изгибов. Ее полные груди, плоский живот, округлости бедер, завораживающие стройные ноги… Волосы намокли почти по всей длине и окутывали ее шею и плечи облаком темного золота.

Но лучше всего были губы, ярко-красные и распухшие от поцелуев. Полные и чувственные, они влажно блестели — он едва сдерживался, чтобы не целовать их снова и снова.

И Дугал не удержался. Медленно снимая сорочку с ее мокрого тела, он целовал обнаженную кожу — дюйм за дюймом. Она приникла к нему, ее грудь бурно вздымалась и опадала, губы раскрылись. В ней снова поднималось желание — как и в нем.

Наконец Дугал опустился перед ней на колени и снял чулки. Потом, сев на пятки, залюбовался открывшейся картиной. Отсветы огня играли на ее влажно блестевшей коже, высвечивая округлые изгибы, укрывая тенью ее сокровенные места.

Его руки легли ей на бедра. Легким толчком он заставил Софию опуститься на колени на толстый ковер рядом с собой. Ее соски щекотали ему грудь. Воспламенившись, Дугал поцеловал ее, и его пальцы скользнули меж ее бедер.

Порывисто вздохнув, она крепко обняла его за плечи. Обняв Софию одной рукой, Дугал опустил ее на ковер, не прерывая поцелуя. Раздвинул ей бедра и лег сверху.

Он не стал закрывать глаза, когда наконец овладел ею. Он смотрел, как она откидывает назад голову, как извивается под ним, охваченная безумной страстью. Закрыв глаза, она выкрикивала его имя снова и снова, подчиняясь ритму его движений.

Он услышал собственный крик, столь же яростный, как бушующая за окнами гроза. София тоже вскрикнула, выгнув дугой спину.

Потом огонь согревал их обнаженные тела, и Дугал покрывал Софию осторожными поцелуями. Казалось, их страсть, словно экзотический аромат, еще витает по комнате. Было так чудесно держать в объятиях ее нагое тело. Ее голова покоилась на его плече, их ноги переплелись.

Вдруг ему подумалось: когда-нибудь другой мужчина будет владеть этой красотой, привыкнет к ней. Но разве это его дело? Он и без того опасен для окружающих, с его-то характером. Прочь ненужные мысли. Но горький осадок остался, и сердце предательски екнуло.

В дверь тихо постучали. София испуганно вздрогнула, но Дугал не выпустил ее из объятий.

— Не входите, — крикнул он. — Я не одет.

— Да, милорд, — отозвался Перкинс, — Леди Кинкейд просила напомнить, что обед вот-вот подадут.