Вежливый отказ Колина побыть там подольше вызвал ослепительную улыбку Мерседес. Ему пришло в голову, что за эти десять дней произошла необычайная вещь. От него не укрылось ее стремление показать ему свою деловитость. Он только удивлялся, почему она считает это столь необходимым.

— Вы не хотите проехаться верхом сегодня после обеда? — спросила она его, когда они спускались вниз после осмотра башен.

Он уже вполне оценил ее внимательность и предупредительность. Мерседес не допускала, чтобы он находился в стенах замка весь день. Она старалась так организовать его знакомство с Уэйборн-Парком, чтобы они каждый день могли бывать на открытом воздухе.

Обследование полудюжины комнат чередовалось с прогулкой на речку, которая пересекала северную часть поместья. Не боясь испачкать платье, Мерседес сидела на берегу прямо на траве, пока Колин удил рыбу. Ей не хотелось нарушать тишину звуками своего голоса, хотя Колии часто ловил себя на том, что задает вопросы только для того, чтобы услышать ее ответ. У нее был приятный, с мягкой хрипотцой голос, успокаивающий и волнующий одновременно. Она оказалась идеальным товарищем по рыбалке. В ее пользу пошло и то, что она не отказывалась насаживать наживку на крючок, чего Колин просто терпеть не мог.

Рыбалка была не единственным занятием, которое она предложила ему за пределами дома. Заявив, что ей будет намного проще ознакомить Колина с финансовыми проблемами Уэйборн-Парка, находясь на галерее, она попросила миссис Хеннпин приносить туда чай, и они изучали бухгалтерские книги при ярком солнечном свете, заедая все это пирожными и запивая душистым апельсиновым чаем.

Иногда к их прогулкам кто-нибудь присоединялся. Близнецы любили ездить верхом, и они носились во весь опор по холмистым пастбищам, преследуя Колина. Мерседес ждала их где-нибудь под тенистым деревом на пригорке, раскладывая на скатерти припасы для завтрака и наблюдая со страхом и нетерпением, как отважная тройка Всадников разгоняет по склону стадо овец. Когда они возвращались, она с удовольствием смотрела на пышущие здоровьем щеки Бриттона и Брендана и на их счастливые улыбки. То, что Колин находил удовольствие в их компании, наполняло ее неожиданной тихой радостью.

Хлое и Сильвии было позволено сопровождать Колина в деревню. Они с таким же жаром меняли ленты в волосах, с каким их братья разгоняли овец. Мерседес не сопровождала Колина в этих походах за покупками. Она ., вполне определенно запретила девушкам выпрашивать у него всякие безделушки, но они всегда возвращались с какими-нибудь модными украшениями на шляпках. Ей следовало бы, наверное, быть более подозрительной и менее благосклонной к этой его благотворительности.

Мерседес размышляла об этом, идя по узкой тропинке к домику Тейеров. Она несла корзину с новым льняным холстом, детскими рубашечками и притираниями для младенца, родившегося у миссис Тейер. Была здесь и бутылочка бренди для мистера Тейера. Все это набралось благодаря щедрости Колина. Чета Тейеров вот-вот ожидала появления пятого ребенка, когда Мерседес познакомила их с капитаном. Ее поразило, с какой простотой он завоевал доверие миссис Тейер, справившись о ее самочувствии и проявив интерес к четверым ее ребятишкам. А мистер Тейер, молчаливый от природы, разговорился не на шутку, когда Колин стал расспрашивать о работе его сыроварни. Мерседес знала, что Колин не смог бы вызвать такого откровения, не будь его интерес неподдельно искренним. Мистеру Тейеру приходилось много раз иметь дело с графом, и у них никогда не получалось откровенной беседы.

Во второй раз они пришли к Тейерам на другой день после родов, и Колин был принят почти с той же теплотой, что и Мерседес. Первоначальные опасения и недоверие полностью улетучились. Мистер Тейер гордо провозгласил как само собой разумеющееся, что они назвали свою новорожденную дочку Коллиной. Мерседес заслонила рукой улыбку, когда увидела, как с лица Колина, такого сурового и непроницаемого, будто спала завеса, и без слов стало ясно, что ему доступны сильные чувства.

Погрузившись в воспоминания и с удивлением ощущая, что при этих мыслях к лицу ее приливает кровь, Мерседес не заметила, как рядом с ее тенью на дорожке появилась другая, а потом было уже поздно что-либо предпринимать. Рука в перчатке сзади закрыла ей рот, и кто-то втащил ее в пустующий домик арендатора, мимо которого она как раз проходила. То, что снаружи можно было принять за сумерки, оказалось кромешной тьмой, когда Мерседес очутилась внутри и дверь захлопнулась. Она подумала, что теперь ее отпустят, но не тут-то было. Кожаная перчатка пахла лошадьми и потом. Рука с такой силой прижималась к ее рту, что Мерседес почувствовала, как зубы ее буквально врезаются в мягкую плоть губ. Она ощутила вкус крови, но смогла лишь с трудом проглотить ее.

— Советую тебе не кричать, — произнес голос над самым ее ухом. — Крикнешь — тебе же будет хуже.

Эта угроза, произнесенная свистящим шепотом, могла вызвать ужас у любой другой жертвы, только не у Мерседес. Ей все это было знакомо. Она, конечно же, не сказать чтобы совсем, не испугалась. Ведь это был ее дядя, и она знала, что страх заставит ее быть начеку, а ужас только парализует. Пытаясь сохранить спокойствие и не дать ему повода усилить и без того мертвую хватку, Мерседес попыталась кивнуть в знак согласия.

Его светлость заметил это движение и расценил его как готовность к сотрудничеству. Ничего другого он от нее и не ожидал. Рука в перчатке чуть ослабила мучительную хватку, но осталась на месте.

— Слушай меня внимательно, — тихо сказал он. Она снова кивнула, и на этот раз он убрал руку. Мерседес отпрянула от него и чуть не упала, оступившись на неровном полу. В каком-то дальнем уголке ее сознания мелькнуло: как странно, что ее дядя может вот так просто подать ей руку, чтобы помочь подняться! Будто не он был причиной ее падения. Эта его способность действовать совершенно нелогично и непоследовательно была неотъемлемой частью его характера и всегда приводила ее в отчаяние. Мерседес, сделав над собой усилие, не оттолкнула протянутую ей руку. Она хорошо знала, что этот неосторожный жест будет стоить ей немало. Держась за его руку, она встала, с трудом сохраняя равновесие.

Ее глаза постепенно привыкли к темноте, которая не была такой уж непроницаемой, как это казалось раньше. Она увидела густые тени, обрисовывающие силуэт ее дяди на фоне двери. Угадывались его узкие плечи, но вся фигура утопала в широком плаще. Оттого что лицо терялось в тени, желтые искры в его черных глазах вспыхивали еще ярче. Она заметила, что дядя не брился, наверное, со дня своего исчезновения. Такой утонченный человек, как граф, мог принести эту жертву лишь умышленно.

— Ты так трогательно верна себе, — сказал он. Он указал на корзинку, которую она все еще держала на локте. — Корзинка с дарами для нового жителя Уэйборн-Парка. Еда?

Мерседес показалось, что он сказал это с какой-то надеждой. Неужели он голоден? Она даже и не задумывалась над тем, как он существовал все это время. А если и подумала бы, то наверняка предположила, что он вполне мог воспользоваться услугами друзей и заставить их молчать. Теперь же ей пришло в голову, что вряд ли у графа есть знакомые, которые могли бы обеспечить ему и помощь, и молчание.