Форт все еще был на месте, но ворота стояли распахнутыми настежь, и пушки откатили назад. Похоже, они все еще оставались на месте только потому, что некому было побеспокоиться и убрать их совсем.

На пристани собрался народ, ожидающий новостей, товаров и желающий поприветствовать новых поселенцев. Все они смотрелись широченными, как медведи, все спасались от холодного ветра, кутаясь в толстые шкуры, каждый выдох облачком висел перед лицами встречавших.

— Что слышно о короле? — крикнул человек, подхвативший причальный канат и закрепивший его. — Что нового слышно о войне?

— Король победил! — ликующим голосом прокричал в ответ один из матросов. — Когда мы отплывали, его кузен принц Руперт как раз разгромил армию парламента. Один из выживших клялся, что сомнений не осталось. Сейчас уже король наверняка побил их окончательно.

— Слава богу, — ответил человек.

Кто-то еще в толпе встречающих подхватил приветственные возгласы.

Джон отметил про себя, что рассказ одного кавалериста об одной стычке возрос до рассказа о полном поражении и окончании войны, но ничего не сказал. Именно так и выглядело королевское театральное притворство. Разыгрывалась только одна битва. Не могло быть долгого ожесточенного обмена маленькими победами и маленькими поражениями, небольшими отступлениями и мелкими унижениями. Одна блистательная кавалерийская атака принца Руперта решила исход войны, и колонисты могут снова с легким сердцем выращивать табак и делать деньги.

Джон пожал плечами и спустился вниз забрать свои мешки. Он был так же далеко от Англии и тамошних новостей, как и все остальные здесь. У него не было повода думать, что война будет делом более долгим и кровавым, нежели полагали матрос и колонисты. Возможно, они были правы, а он ошибался, и король уже снова вернулся в Уайтхолл и планировал новые триумфы: войну с Ирландией, или войну с Шотландией, или — поскольку король Карл был так же изменчив, как погода в марте, — войну с испанцами или французами.

Джон перебросил через плечо мешок, где лежали деньги и одежда, поднялся на палубу и подошел к сходням.

Ее там не было. Ни среди толпы на причале, ни там, где он ее оставил, — позади всех, в тени стен пакгауза. Он потряс головой, ведь он же не ожидал на самом деле, что она окажется там, на причале. Но не смог удержаться от внезапного мучительного, детского разочарования.

Где-то в самом дальнем уголке сознания он рисовал себе картину, как он спускается на берег по сходням, и Сакаханна, немного старше, намного красивее, бежит к нему и бросается в объятия. Для человека, который уже похоронил одну жену и бросил другую, для человека, который знал, что любовь и желание не всегда имеют счастливый конец, это было глупой мечтой. Но все равно Джон искал ее глазами и все равно испытал разочарование, убедившись, что ее там нет.

Он проследил за разгрузкой своего сундука, взял его и потащил через грязь к гостинице, в которой — он был абсолютно уверен — найдет ту же хозяйку все в том же дурном расположении духа и такую же негостеприимную, как и четыре года тому назад.

Первым делом он отправился к господину Джозефу.

— Конечно, я вас помню, — сказал судья. — Вы отправились в леса на индейском каноэ и вернулись с грузом растений. Как они, прижились в Англии?

— В большинстве своем, — ответил Джон. — Некоторые растут там очень даже неплохо. Один цветок, паучник, вообще один из самых красивых цветков, что я когда-либо выращивал. У нас раньше были такие лиловые, а у цветка, что я привез отсюда, цветки белые, как маленькие трехлепестковые звездочки.

— Какие новости о короле? — прервал его господин Джозеф.

— Новости хорошие. Кавалерия принца Руперта одержала великую победу у местечка Повик-Бридж, — Джон повторил то, во что верили все. — Говорят, его уже невозможно остановить.

Господин Джозеф кивнул.

— Ну, что ж, слава богу, — сказал он. — Не знаю, что сталось бы с нами, если бы победил парламент. Мы — королевская колония. Нам что, пришлось бы стать парламентской колонией? Никто о таких вещах даже не задумывается. А вы? Вы бы стали садовником парламента?

— Я здесь как раз потому, что не знал, на чью сторону встать, — признался Джон. — Я никак не мог уяснить для себя, по какому пути мне следовать.

Судья кивнул.

— Что я могу сделать для вас? Вам снова понадобится индеец-проводник?

— Я бы хотел того же проводника, — сказал Джон намеренно небрежным тоном.

На секунду ему показалось, что собеседник может услышать, как бешено стучит его сердце.

— Ту же девочку. Вы не знаете, где она сейчас?

— Какую девочку?

Джону пришлось сделать усилие, чтобы заставить себя говорить спокойно и размеренно.

— Вы разве не помните? Вы же послали меня в лес с девочкой. Ее имя при крещении Мэри. Ее мать тогда была в тюрьме за то, что обвинила кого-то в изнасиловании. Девочка прислуживала тут у вас, припоминаете? Когда я вернулся, ее мать встретила нас и забрала девочку с собой. Она сказала, что, скорее всего, они вернутся к своим. Вы не видели ее с тех пор?

— А, шлюха и ее дочь, — проговорил господин Джозеф, припоминая. — Нет. Наверное, они ушли в леса. Я их не встречал.

Джон ожидал всего, что угодно, но не такого однозначного отказа.

— Но… но, может, все-таки видели?

Господин Джозеф покачал головой:

— Нет. Хотите другого проводника?

— Я хочу ту девочку!

Судья пожал плечами:

— Боюсь, я не в силах вам помочь.

Джон быстро перебирал в уме варианты.

— А как мне ее найти? Вы не знаете других индейцев, которые приходят из леса? Может, они знают что-нибудь о ней?

Господин Джозеф снова покачал головой.

— Они наконец переходят к оседлой жизни, — сказал он с удовлетворением. — Те, кого взяли в услужение, живут здесь, в городе, или на плантациях. А тех, кто предпочел остаться в лесах, мы оттесняем все дальше и дальше прочь от реки, от побережья. Мы вычищаем от них землю. Мы убираем их с дороги. И если она в лесах, вместе с такими индейцами, вы ее больше никогда не увидите. Если она девочка умная, то она уже, скорее всего, перебралась через горы или на другую сторону реки Йорк.

Он помолчал.

— А зачем она вам?

— Я обещал, что возьму ее в служанки, — без запинки ответил Джон. — Я сказал, что, когда вернусь и построю здесь дом, она будет у меня работать. Она очень умело обращается с растениями.

— Все они умеют обращаться с растениями, — сказал господин Джозеф. — Возьмите себе другую.

Каждому новому эмигранту в Виргинии давали земельный надел, пятьдесят акров на человека. Джон, приехавший туда уже во второй раз, получил еще пятьдесят акров, торжественно отмеченные на карте, находившейся в новом здании городского совета. В свое время, когда Виргинская компания только-только начинала свое существование, его отца уговорили приобрести два надела.