– Что сказал?

– Что женюсь.

– И сказал, на ком?

– А ей-то какая разница? Она всё равно тебя не знает.

– А Катю она знала?

– Не помню… нет. Буду я всех домой водить…

– Ну и какая была реакция? – нетерпеливо спросила Соня, даже забыв съехидничать насчёт «всех».

– Ну… вообще-то она обалдела. Расспрашивала. Но я пока не стал ничего рассказывать.

– Дима… – Соня уставилась ему прямо в глаза. – Эта Наташа… Скажи честно – у вас что-нибудь было?

– С ней? Спятила? Я её с детства знаю, она же почти сестра.

Но что-то в его интонациях ей не понравилось, да и глаза он невольно отвёл. Соня резко встала и отвернулась от него к раковине. Тарелка полетела из её рук, и Соня не успела её подхватить. Она присела, собирая осколки.

– Сонечка… ну чего ты? Соня…

Она вскинула голову:

– Дима! Если ты будешь мне врать, я всё равно почувствую. И тогда всё, конец!

– Я… я не вру. Просто… Она и правда, чего-то от меня хотела… раньше. Короче… пыталась в койку залезть. Но это давно было… года три назад. Ну, девчонка молоденькая, влюбилась. Я-то к ней как к маленькой всегда относился и не воспринимаю её никак. На фиг мне этот геморрой? Больше ничего не было, честное слово! Она повзрослела, стала умней…

– И действует теперь похитрее, да?

– Да с чего ты взяла! Ты её даже не видела!

– Вы в одном доме живёте.

– У неё парень есть! Ну, успокойся, Сонечка… Пусть чё хочет, то и думает. Мне всё равно, ты же знаешь!

– Она красивая?

– Соня!

– Ответь!

– Ну… ничего себе так. Соня, для меня только ты – красивая. Мой вкус не изменишь.

– Ага… особенно если сравнить меня с Катей… сразу ясно, что мы в одном стиле!

– Ну при чём тут Катя? Куклы – они все одинаковые… Соня!

Она вырвалась из его рук и убежала в комнату. Разумеется, Дима её нагнал, обхватил обеими руками и принялся целовать. Соня сначала сопротивлялась, но быстро обмякла…

На этот раз всё было медленнее и красивее – они больше не терзали друг друга, как бешеные, а смаковали, растягивали удовольствие, при этом глядя друг другу в глаза, словно разговаривали, без слов обсуждали каждое ощущение. Потом вдруг опять сорвались с катушек, и понеслись, полетели в межзвёздное пространство.

– Какая ты потрясающая… – прошептал он, когда они снова смогли говорить. – Ты такая… скажи, ты только со мной – такая?

Дима нависал над ней, сверля её взглядом, и она, не зная, что отвечать, просто впилась ему в губы. Он тотчас отозвался – жадным, глубоким поцелуем.

– У меня крыша едет, Соня… – произнёс он, когда её отпустил. – От желания и ревности.

– К кому ревновать? – усмехнулась она. – До тебя я была бревном.

– Я… подумать не мог, что ты можешь… так любить меня. Даже не надеялся.

– Я тоже. Митя… У меня никогда и никого больше не будет, я знаю. Но ты… у тебя столько соблазнов.

– Сонь… Пойми. Я на это не падкий, как некоторые. Нет, конечно, лет там в семнадцать… каждую хотел. Я ж не пацан уже, голову не теряю, да и всех насквозь вижу. Сонь, я ведь думать ни о ком не могу – тобой брежу.

– Надолго ли?

– Ну, как мне тебя убедить? Скажи как, я всё сделаю!

Соня молчала. Она лежала и думала, что нельзя так себя вести – это смерти подобно. Дима нравится и будет нравиться девушкам, и, если она станет ревновать его к каждой, то просто сойдёт с ума, да и его доведет до ручки.

– Нам надо договориться… Давай… давай не говорить о других. Иначе мы погибнем.

– Да… да, мы должны доверять друг другу. Доверяй мне, пожалуйста, Сонечка!

– Я постараюсь…

Она уже одевалась.

– Куда ты?

– Мне надо убрать посуду.

– Я вымою!

Он, действительно, вышел за ней на кухню, помог собрать с пола оставшиеся осколки и вырвал у Сони губку.

Она опустилась на табуретку:

– А ты всегда так помогаешь дома?

– У матери всегда помогал. Мы раньше очень просто жили. А у отца, конечно, есть домработница. Жена, дочь, вот ещё – буду я там посуду мыть! – засмеялся Дима.

– А здесь зачем моешь?

– Потому что! – насупился он.

– А мы с сестрой всегда спорили, кому убирать. В итоге всё убирала мама… – Соня приложила ладонь к щеке. – Господи, Мить… что мне с Анькой-то делать? Она ещё Женю кое-как слушала, он на неё влияние имел, а теперь…

– Как ты его имя-то произносишь! Ласково… с таким уважением… – замер он с губкой в руках.

– Митя!

– Только не вздумай звонить ему! – тотчас обернулся он. – Слышишь, не смей! Я… я сам её найду и поговорю.

– И что ты ей скажешь? – безнадёжно махнула рукой Соня. – Что я обманула её? Она тебя любит.

– Разлюбит! Слушай… а вы, значит, не родные сестры?

– Нет.

– Так вот почему я не догадался! Вы абсолютно не похожи. А маму свою родную ты совсем не помнишь?

– Совсем. Разве что какие-то образы смутные… как во сне. А может, придуманные наполовину.

– Ты о ней часто думаешь, да?

– He-а. С чего бы?

– А твоя… приёмная мать? Ты к ней сразу привыкла?

– Да… как будто влились друг в друга – раз и навсегда.

– Ты её мамой звала?

– Нет. Только за глаза или про себя.

– Почему?

– Она сама не хотела. Вроде как она знала мою настоящую мать. Возвела её память в культ и считала кощунственным, если я назову мамой другую.

– Чудно…

Соня грустно кивнула – ещё как чудно! И чудовищно глупо.

– Знаешь, я Аньке всегда завидовала, что она её мамой зовет. А сердилась – знаешь на кого? На свою героическую маму-Аллочку.

– Героическую?

– Да… тёмная история. Она Мару спасла в детстве, и за это мама меня удочерила. Честно говоря, все сомневались сильно, что я дочь этой самой подруги, но мать-то была убеждена на все сто, целый культ развела вокруг неё. Точнее, мы думали, что убеждена… так нам это внушала… До сих пор не могу понять, зачем? Бред какой-то… Но мама такая была – придумает себе историю, и не сдвинется с неё потом ни на шаг. Приятней ей, что ли, казалось, что я не совсем чужой ребёнок? А мне – мне всё равно… Наверное, она хорошая была, эта Аллочка, жалко, что умерла… но как постороннего человека жалко. Может, и правда, она – моя кровная мать… так много совпадений – и имя, и умерла в том же возрасте, и муж…