В 80 году н. э. огромный овальный амфитеатр, известный сейчас как Колизей, был торжественно открыт императором Титом самыми щедрыми играми. Было объявлено, что они продлятся сто дней. Ожидались смертельные схватки между более чем 10 000 приговоренных к смерти и 5000 диких животных. На второй день должны быть конные скачки, а на третий – морская битва между 3000 человек на искусственном озере, в которое превращалась заполняемая водой арена. Не сохранилось полного описания того, что в действительности происходило, но мы можем проследить, по крайней мере в основных чертах, за воображаемым воссозданием такой сцены одним французским писателем.

В день открытия огромные толпы залили все улицы и переулки; люди толкались, пихались и протискивались, чтобы заполнить верхнюю половину огромного числа сидячих мест, окружающих гигантскую арену. Весь Рим находился здесь. Первые ряды заполняли сенаторы, жрецы, авгуры, магистраты и другие важные чиновники. Девы-весталки имели специальное почетное место напротив императорской ложи. Над первыми рядами теснились состоятельные граждане, занимающие высокое положение в обществе. Над ними, полностью заполняя второй и третий ряды и до самого верха, располагалась толпа, составляющая большую часть населения императорского города. Это зрелище предназначалось для них, поскольку весь амфитеатр и щедрые зрелища, устраиваемые там, предназначались для их развлечения. Легко возбудимые, шумные, с почти звериными инстинктами и страстями, не сдерживаемыми ни образованием, ни хорошими манерами или воспитанием, они беспорядочно теснились вместе – мужчины, женщины и дети – плачущие, кричащие, потеющие – в оглушающем нарастающем шуме под огромными распростертыми парусами, снятыми с мачт и подвешенными матросами в виде навеса по всему периметру амфитеатра для защиты от солнца. Те, кто находился в верхних рядах, сидели словно в парнике. После торжественной длинной процессии, состоящей из гражданских сановников, жрецов, выступающих вместе с изображениями богов, вход императора Тита через арену послужил сигналом к возобновлению бешеных аплодисментов беспокойной толпы. Прозвучали наводящие ужас звуки фанфар. Игры начались. Грубая акробатическая пантомима, за которой следовало выступление нескольких невероятно ловких фокусников, не произвела большого впечатления. Их искусство потерялось в огромной толпе, большая часть которой находилась слишком высоко, чтобы разглядеть происходящее во всех подробностях. Более впечатляющими были 12 квадриг цирковых наездников; каждый стоял расставив ноги на паре лошадей, управляя другой парой, запряженной впереди, бешено скачущей друг вокруг друга и кругами по арене. Ни они, ни выступление дрессированных животных, которое последовало за ними, не вызвали особого энтузиазма у зрителей, которые начали терять терпение. Эти предварительные мероприятия быстро закончились. Пришла очередь гладиаторов, людей, натренированных для сражений, давших гладиаторскую клятву принять смерть от огня, в цепях, под хлыстом или от меча во выбору их хозяина и повиноваться, как следует настоящему гладиатору.

Резкий звук фанфар возвестил о выходе двух отрядов по 24 гладиатора, вверенных заботам двух прославленных тренеров, бывших гладиаторов, которые, покрытые шрамами и искалеченные, каким-то образом пережили свою славу многочисленных сражений. По традиции двадцать четыре тяжело вооруженных, как древние самниты, заклятые враги Рима, противостояли двадцати четырем легко одетым и легко вооруженным «фракийцам», каждый с обнаженной грудью, с небольшим круглым щитом и острым кривым кинжалом, несущим смерть, словно бивень дикого кабана. Как приличествовало такому потрясающему случаю, наколенники, металлические шлемы и оружие всех гладиаторов были самыми затейливыми и ярко начищенными. Оба отряда быстро промаршировали перед императором, сидящим в своей великолепной императорской ложе, и кричали все как один: «Аве, Цезарь! Идущие на смерть приветствуют тебя!»

Первая стычка была просто турниром с тупым оружием, но зрители недолго это терпели. Толпа вопила, требуя окончания сражения sine missione. Принесли другие мечи и кинжалы с блестящими острыми лезвиями, и некоторые были поднесены императору, чтобы не было сомнений в их остроте. Тогда началась серьезная схватка. Сверкание мечей, лязг стали и первые раны разожгли страсти, ненависть и безрассудную ярость гладиаторов и воспламенили кровожадность толпы. Крики, вопли и визг зрителей сливались в гигантское бурное крещендо, когда «самниты» один за другим падали со вспоротыми животами или перерезанным горлом, откуда фонтаном лилась кровь, и «фракийцы», один за другим, падали с пронзенной самнитским мечом грудью.

Было брошено подкрепление, чтобы восстановить равновесие сил и увеличить кучу истекающих кровью, корчившихся тел на посыпанной песком арене. Наконец толпа пресытилась кровавым зрелищем. Немногочисленные оставшиеся в живых удалились, чтобы получить свои лавровые венки, причитающиеся им кошели с золотом в предвосхищении поклонения Рима. Группы маленьких человечков выбежали на арену с веревками и металлическими крючьями, чтобы оттащить тела умерших и раненых в покойницкую, где извлекалось и сортировалось ценное оружие и доспехи. Задыхающихся, окровавленных, стонущих раненых прикончили – ведь искалеченный гладиатор никому не нужен, и даже если его удастся выходить, он может оказаться непригодным к дальнейшим сражениям. Затем тела погрузили на повозки, чтобы отвезти и свалить в безымянную общую могилу.

Рис. 53. Гладиаторские доспехи: 1 – меч в ножнах; 2 – щит; 3 – ножные латы; 4 – шлемы

Тем временем отряды рабов разбрасывали свежий песок поверх пропитанного кровью поля битвы, названного ареной от латинского слова «песок» – harena. Тут под шквал аплодисментов своих болельщиков на конях выехали два знаменитых гладиатора. Оба были победителями во многих битвах, кумирами толпы. Они представляли собой зрелище, которое приводило толпу в исступление до тех пор, пока одна из лошадей не рухнула на арену от жуткой глубокой раны. Ее наездник, катавшийся по песку, был повержен еще до того, как успел подняться на ноги. Наступив ногой на шею распростертого человека, его противник замахнулся мечом. Сохранят ли побежденному жизнь, или его ждет смерть? Толпа утолила первую жажду крови, наблюдая за схваткой «самнитов» и «фракийцев». Девы-весталки и император подняли руки вверх. Их призыву к милосердию обычно следовали, и двум героям сохранили жизнь, чтобы они могли сразиться снова. Когда они ушли с арены, несчастного коня, бьющегося в агонии, оттащили прочь, оставляя темные следы крови на песке.

Последовало нечто ранее невиданное. Страусы и жирафы, которых немногие римляне видели раньше, были выпущены после продолжительного содержания в неволе. Почуяв свежий воздух и наслаждаясь вновь обретенной свободой, они стремились воспользоваться свободой перемещения и радостно принялись бегать кругами по арене, к огромному удовольствию толпы. Это была краткая передышка. Отряды лучников выбежали на арену, и кровавая резня началась. Раненые и напуганные животные разбегались во всех направлениях под свист летящих и попадающих в цель стрел, тщетно стараясь спастись, от чего их отделяли безжалостно высокие стены арены. Вскоре арена была усыпана мертвыми и умирающими животными. Крючья и веревки некоторое время были заняты тем, что оттаскивали животных, чтобы освободить пространство для двух слонов, к чьим бивням были приделаны длинные острые железные пики. Под громоподобный топот и оглушающий трубный рев последовала отчаянная битва натравливаемых друг на друга зверей. Наконец одному удалось вспороть брюхо своему противнику и таким образом закончить схватку. Рабы внизу все еще отчаянно трудились, расчищая арену от мертвых жирафов и страусов. Вывели приговоренного к смерти преступника, чтобы победивший слон привел приговор в исполнение. Бледный от страха и парализованный от сознания, что спасения нет, ощущая на себе взгляды всего Рима, несчастный бросился на песок, словно в надежде, что слон пожалеет его. Все еще разъяренный, задыхающийся и трубящий после этой ужасной схватки, огромный зверь вскоре увидел его, и в мгновение ока огромная нога раздавила его череп, словно орех. Тогда оставалось лишь прикончить победившего слона.