– Если не Оливье, то кто? – спросил Бовуар тихим голосом, обшаривая зал проницательным взглядом.

– Не знаю. Почему вы думаете, что это не Оливье?

Бовуар помедлил с ответом. Стоит ли переходить Рубикон? Но он знал, что уже перешел.

– Это должно остаться между нами. Оливье знает, что мы занимаемся этим, но я ему велел помалкивать. И вас о том же прошу.

– Можете не волноваться. Но почему вы мне об этом говорите?

И в самом деле, почему? Потому что она лучшая из этой дурной толпы.

– Мне нужна ваша помощь. Вы знаете здесь всех гораздо лучше меня. Старший инспектор обеспокоен. Габри все время спрашивает его, почему Оливье переместил тело. Это могло произойти только в том случае, если он нашел Отшельника уже убитым, ведь если человек убивает кого-то в отдаленном месте, то вряд ли он будет это рекламировать. Старший инспектор считает, что мы что-то упустили. Что вы думаете?

Этот вопрос явно застал Клару врасплох. Она ответила не сразу.

– Я думаю, – медленно начала она, – Габри никогда бы не поверил, что это сделал Оливье, даже если бы видел убийство своими глазами. Но еще я думаю, что это хороший вопрос. С чего мы начнем?

«„Мы“, – подумал Бовуар. – Нет никакого „мы“. Есть „я“ и „вы“. В таком порядке». Но она была ему нужна, поэтому он проглотил сказанное, фальшиво улыбнулся и ответил:

– Так вот, Оливье теперь говорит, что Отшельник не был чехом.

Клара закатила глаза и провела пятерней по волосам, торчащим во все стороны. Бовуар поморщился, но Клара либо не заметила, либо ей было все равно. Ее мысли были заняты другим.

– Вот это да. А еще в какой-нибудь лжи он признался?

– Пока нет. Он думает, что Отшельник был квебекец или, возможно, англичанин, но прекрасно владеющий французским. Все его книги были на английском, а те, что он просил Оливье найти для него, тоже были на английском. Но говорил он на идеальном французском.

– И чем я могу помочь?

Бовуар немного помедлил, потом принял решение:

– Я привез с собой материалы дела. Хочу, чтобы вы его прочитали.

Она кивнула.

– А поскольку вы знаете здесь всех и каждого, я бы хотел, чтобы вы позадавали людям вопросы.

Клара заколебалась. Ей не нравилось быть шпионом, но если ее собеседник прав, то невиновный человек томится в тюрьме, а убийца ходит среди них. Почти наверняка сидит сейчас с ними в бистро.

Появились Мирна с Питером, и Бовуар подсел к ним, чтобы пообедать за компанию. Заказал себе бифштекс в соусе из голубого сыра с коньяком. Они болтали о разных событиях в деревне, о лыжне на Мон-Сен-Реми, о том, как «Канадиенс» сыграли предыдущим вечером.

На десерт к ним подсела Рут, съела бóльшую часть ватрушки Питера, а потом в одиночестве похромала в ночь.

– Она ужасно тоскует по Розе, – сказал Мирна.

– А что случилось с ее уткой? – спросил Бовуар.

– Улетела осенью.

«Утка оказалась умнее, чем можно было подумать», – мелькнула мысль у Бовуара.

– Я боюсь весны, – сказала Клара. – Рут будет ждать ее возвращения. А если она не вернется?

– Это не будет значить, что Роза погибла, – сказал Питер, хотя все они понимали, что это не так.

Утка Роза была выращена Рут, к которой попала крохотным утенком. И несмотря на все прогнозы, выжила, выросла, расцвела и повсюду следовала за Рут, словно на веревочке.

Птичка и чумичка – так называл их Габри.

Но прошлой осенью Роза сделала то, что делают все утки, что было заложено в нее природой. Как бы она ни любила Рут, но инстинкт оказался сильнее. И однажды днем, услышав кряканье пролетающей мимо стаи, Роза взлетела и заняла свое место в утином клине, направляющемся на юг.

И улетела.

После обеда Бовуар поблагодарил их и поднялся. Клара проводила его до двери.

– Я сделаю то, что вы просили, – шепнула она ему.

Бовуар протянул ей папку с делом и вышел в холодную, темную ночь. Возвращаясь в гостиницу, в теплую кровать, он остановился посреди деревенского луга и посмотрел на три высокие сосны в многоцветных рождественских гирляндах. Снежные наносы отливали разными цветами. Бовуар поднял голову, увидел звезды, ощутил свежий, морозный воздух. Он услышал у себя за спиной голоса, они желали друг другу доброй ночи, потом услышал хруст снега под ногами.

Жан Ги Бовуар изменил направление и, дойдя до старого, обитого вагонкой дома, постучал. Дверь чуть приоткрылась.

– Могу я войти?

Рут отступила назад и открыла дверь.

Арман Гамаш сидел за столом Рено, заваленным бумагами, и читал дневники. Он читал их несколько последних часов, время от времени делая заметки. Как и дневники Шамплейна, дневники Огюстена Рено говорили о событиях, а не о чувствах. Это были скорее ежедневники, но они несли информацию.

К сожалению, сделав запись о посещении заседания совета Литературно-исторического общества, он не объяснил, зачем ему это нужно. И больше не было никаких упоминаний о встрече с кем-либо позднее в этот день или вечером.

На следующий день не было никаких записей, хотя на следующую неделю имелась одна: «ОШ в час дня в четверг».

Дальнейшие дни были пусты. Страницы и страницы, белые и голые. Зимняя жизнь. Ни ланча с другом, ни встречи, ни личного замечания. Ничего.

Но что насчет его недавнего прошлого?

Были записи о книгах, ссылки на страницы, библиотечные ссылки, статьи. Рено делал заметки, наброски Старого города, записывал адреса. Может быть, места, в которых он намеревался проводить раскопки? Все вокруг базилики Нотр-Дам.

Выяснилось, что он никогда не рассматривал ни одного места за пределами довольно малой окружности. Тогда что же он делал в условных лесных дебрях Лит-Иста? И если он пришел туда просто за книгой, как предположил Эмиль, то зачем оказался в подвале с лопатой? И зачем просил встречи с советом?

Жан Ги Бовуар и Рут Зардо уставились друг на друга.

Они были похожи на участников боя без правил. Только один выйдет из него живым. Не в первый раз в обществе Рут Бовуар почувствовал неприятную реакцию ниже пояса.

– Чего вы хотите? – спросила Рут.

– Поговорить, – ответил Бовуар.

– А подождать это не может, придурок?

– Не может, идиотка. – Он помолчал. – Я вам нравлюсь?

Она прищурилась:

– Я думаю, вы суетливый, придурочный, жестокий и, возможно, немного умственно отсталый.

– То же самое я думаю и о вас, – с облегчением сказал Бовуар.

Все было, как он и предполагал, как надеялся.

– Ну слава богу, мы выяснили отношения. Спасибо, что заглянули. А теперь спокойной ночи.